Дина Ратнер - Бабочка на асфальте

А в подтексте было — «не думаешь обо мне».

— Много ли человеку надо, — возражал тогда Давид, радуясь видению: дома преодолев силу тяжести, зависли между небом и землёй.

— Много. Не о тебе речь, о сыне. Ребёнок растёт, его одевать, учить надо.

— Вот и пусть учится. Было бы желание.

— Сколько бы ты ни читал книг, всё едино: буддизм, иудаизм, христианство. Один Закон для всех: «Не убий, не укради, не возжелай жены ближнего». Всё равно не поймёшь, что от чего происходит.

— Не пойму, — подтвердил Рабинович, — но ведь не мы выбираем свою судьбу, судьба выбирает нас.

— Какой смысл задаваться вопросами, на которые нет ответа. Расслабься и получи удовольствие в этой жизни. Много радостей дают деньги. Давай съездим куда-нибудь в отпуск, на Золотые пески в Болгарию, например.

Тогда во сне Давид сожалел, что стоит подруга спиной к городу и не видит его светящейся белизны.

Через несколько лет Зоя умерла, у неё оказался рак желудка. Первый раз потеряла сознание в больнице — очнулась. Врачи скрывали, сказали «истощение» и поставили капельницу, дескать авитаминоз организма. Второй раз потеряла сознание — пришла в себя. А на третий — умерла. Долго потом виделись Давиду закрытые простынёй вытянутые ноги подруги и её просветлённое в смерти лицо. Перед вечностью человек становится свободным от зависти, страха бедности. Рассказывала же Зоя, как они голодали в деревне. Мать однажды послала её купить сыворотку, на молоко денег не было. И она, пятилетняя девочка, потеряла зажатый в кулаке рубль. Так плакала, что вся деревня сбежалась успокаивать её. В Москве тоже не жировали; отец работал жестянщиком на заводе, мать уборщицей.

Глядя в распахнутое окно на сияющую голубизну Израильского неба, старик вспоминал давнишний Зоин вопрос: «Почему ты не думаешь о будущем?» Но именно о будущем он и думал. Всю жизнь, не сознавая того, шёл в Иерусалим. Сюда, где евреи вернутся к познанию Творца. Знание распространится по всей земле, и не будут больше воевать. В Иерусалиме — преддверие постижения истины, здесь сосны растут на камнях, воздух пахнет морем, и, как нигде в другом месте, чувство ликования и напряжения души. Мысли, желания со временем меняются, а в сущности мы остаёмся прежними. Вода в реке сменяется, а река как была, так и осталась в своих берегах, — вернулся к своим думам Рабинович. — В школе мечтал изобрести вечный двигатель, в институте перебирал разные варианты устройства электрохимического генератора. В конце концов, задумался над главным: как соотнести человеческий разум с замыслом Всевышнего, конечное с бесконечным. Да и конечен ли человек если у него есть ощущение бессмертия?

Давид с тревогой посмотрел на часы, уже восемь. Внук его сейчас на полигоне, у всех солдат отключены пелефоны. Звонить можно только через час. Пока не услышит голос своего мальчика, невменяем. Каждую минуту смотрит на часы, представляя себя буфером между внуком и возможной опасностью. Протянул было руку к бутылке с водой, но в горле спазм — не может пить. Как скоротать этот час. Отправился на кухню, вымыл и без того чистую плиту, расставил в шкафу собранные со стола, дивана, кресел книги, стал листать газету. Вдруг звонок. Старик вздрагивает, трясущейся рукой хватает телефонную трубку.

— Ты где? — кричит он.

— Опять напридумывал всяких страшилок, — сердится внук, — сам себя пугаешь. Всё в порядке, не волнуйся. Я сейчас в столовой, потом позвоню. Пока. Спешу.

Щелчок и частые гудки.

Дедушка так и остался сидеть со счастливой улыбкой и трубкой в руках. «Всё в порядке, — повторяет он про себя, и медленно, глубоко вздыхает. — Его послушать, так они там только и делают, что в столовой сидят, и песни под гитару поют».

Давид откидывается в кресле — теперь можно жить дальше. Ожидание звонка сократилось на целых сорок минут. Тут же пугается этого неожиданного подарка, не послали ли детей на опасное задание, где нужно выключить пелефоны. И вообще Рабинович боится неожиданных радостей, не покупает лотерейных билетов; — не случилось бы чего плохого в счёт выигрыша. Пугается даже хорошего настроения, — не пришлось бы расплачиваться за забвение опасности. Накопленный ли это поколениями страх; мать без конца повторяла: «Гот зол унз упхитн — Господи сохрани», или на своём опыте знает — за всё надо платить. «Не буду думать о плохом, — решает он, — всё хорошо. Скоро наступит мир, и Илюше не понадобятся курсы миномётчиков, куда его послали учиться. Встретит свою девушку, у них будут дети, много детей…»