Филип Дик - Мэри и великан

— Рад тебя видеть, — сказал Шиллинг. Он раскладывал пластинки — новые поступления от фирмы «Виктор». — Ты навсегда вернулась?

— Естественно, — ответила она, заходя за прилавок. — Прости, что тебе пришлось позвать Макса.

— Ничего страшного.

— Наверное, ты даже свой утренний кофе не успел выпить, да?

— Да.

У него было вытянутое, в морщинах лицо, и сегодня он казался особенно неповоротливым. Нагибаясь, чтобы вытащить что-нибудь из коробки, он делал это очень осторожно.

— Как поясница? — спросила она.

— Как чугунная.

— Опять я виновата, — сказала она. — Давай я разберу коробку. А ты пойди и выпей кофе.

Шиллинг сказал:

— А я уж думал, ты вообще не придешь.

— Я разве не обещала, что приду?

— Обещала, — он сосредоточился на пластинках, — но я не был уверен.

— Иди пить кофе, — сказала она и вдруг добавила: — Почему это я за тебя решаю?

Он посмотрел на нее с чувством; не сводя с нее глаз, он прочистил горло, пытаясь что-то сказать.

— Иди пить кофе, — повторила она; ей не хотелось, чтоб он так на нее смотрел.

Он вынудил ее уйти. Или, по крайней мере, не сделал так, чтобы она смогла остаться. Ей снова стало страшно, и она попятилась от него к входной двери. Какая-то женщина зашла в магазин и принялась изучать стеллаж с пластинками.

Стоя в глубине, Джозеф Шиллинг передумал и не стал ничего говорить. Он пошел к своему кабинету. Она слышала его шаги. Значит, ей не придется говорить ему сейчас; она скажет потом. Или не скажет вовсе.

— Да, мэм, — сказала она, повернувшись к покупательнице, — чем мои помочь?

После работы Джозеф Шиллинг повез ее ужинать в «Ла Поблана». Тот самый ресторан, куда они ходили в первый день. Их особенное место.

Огоньки свечей расцвечивали полумрак, сквозь который они шли за официантом к своему столику, тоже тому самому. Невысокие столы были накрыты красными клетчатыми скатертями. Стены глиняные, в испанском стиле, потолок низкий, а в конце зала — резные перила а-ля рококо, увитые старым плющом. За ними сидели и играли легкую музыку три музыканта в испанских костюмах.

Официант усадил Мэри Энн, положил перед Шиллингом раскрытое меню и отбыл. Над залом витало облако из сигаретного и свечного дыма; слабый гул голосов смешивался со звуками оркестра.

— Здесь так спокойно, — сказала Мэри Энн.

Джозеф Шиллинг слышал ее голос и теперь, держа в руках меню, посмотрел на нее через стол, чтобы убедиться, то ли она чувствует, что говорит.

— Да, — согласился он, потому что в ресторане действительно было спокойно. Люди приходили сюда поесть, отдохнуть, поболтать друг с другом; приглушенный свет создавал ощущение глубокой безмятежности, словно все — и люди, и столы — мерцали и плавились, как свечи, становясь одним неподвижным целым. Он отдыхал. Он чувствовал, как напряжение отступает и он становится таким же, как все люди вокруг.

А вот девушка не могла расслабиться; она сказала, что ей спокойно, но сама сидела, точно маленький жезл из слоновой кости, сложив руки на столе: в свете свечей ее белые кисти казались очень холодными. Нет, она не была спокойна; она была твердым, резным, зеркально отполированным механизмом, как будто лишенным всяких чувств. Она ушла в себя, не оставив снаружи ничего, кроме осмотрительности. Она все слышала и видела, даже не глядя на него, но и только.

— Хочешь, чтобы я выбрал еду? — спросил он.

Если он действительно хочет ей помочь, ему придется двигаться очень осторожно, взвешивая каждую фразу. Он не мог рисковать, не имел права на ошибку. Он обязан был справиться во что бы то ни стало.

— Пожалуй. Ты знаешь, что здесь вкусно, — глухим голосом проговорила Мэри Энн.

— Ты голодна?

Он видел, как она силится изобразить аппетит.

— Хочется попробовать что-то новенькое. Чего я еще никогда не ела.

— Что-то новенькое.

Он тщательно изучил все меню, все названия и цены.

— Что-нибудь необычное, на твой вкус.

— Как насчет долмы?

Мэри Энн надолго замолчала, как будто обдумывала вопрос чрезвычайной важности. Возможно, так оно и было.

— А что это? — спросила она.

— Долма — это смесь риса с говядиной, завернутая в виноградные листья, как тортилья.

— Звучит очень вкусно. Я бы попробовала.

Он заказал.

— Что будешь пить? — спросил он.

Официант стоял рядом, готовый записать заказ в блокнот. Это был тот же официант, что и в прошлый раз, — светлокожий мексиканец с длинными бакенбардами.

— Вина? Я помню, что здесь подают превосходный херес.