Филип Дик - Мэри и великан

— У меня кончилась краска, — сказал, останавливаясь, Шиллинг.

— Пойди возьми еще, — отвечала Мэри Энн из гостиной, — в ведре еще полно.

Обтерев руки тряпкой, Шиллинг сошел со стула и двинулся на звук ее голоса. Она стояла на цыпочках и обеими руками тянулась вверх. Короткие каштановые волосы повязаны банданой; на щеках, лбу и шее капельки желтой краски. Влажными следами от краски были покрыты и ее руки, и одежда, и голые ступни. Она была в закатанных джинсах и футболке; и все. Она казалась уставшей, но веселой.

— Ну, как идет? — спросил он.

— Здесь я уже почти закончила. Посмотри, ничего не пропустила?

Она, конечно же, покрасила все, что нужно; работала она тщательно и скрупулезно.

— Мне не терпится распаковать коробки, — говорила она, энергично размахивая кисточкой, — мы успеем до ночи? Не хочу там ночевать… в любом случае и постельное белье, и вся одежда, все вещи уже здесь.

— Распакуемся, — пообещал Шиллинг, вернулся в свою комнату и принялся красить.

Пол Нитц работал в спальне. Шиллинг решил прерваться и навестить его.

— Хорошо, блин, ложится, — сказал Нитц, спрыгнув со стула на пол.

Он вытащил из кармана помятую пачку сигарет, предложил ее Шиллингу и закурил сам. Когда Шиллинг доставал сигарету, его внезапно накрыло волной воспоминаний. Вот так же, только пять лет назад, он стоял в квартире Бет Кумбс и смотрел, как она красит кухонный стул. При жилете и галстуке, с портфелем под мышкой, он пришел к ней с официальным визитом; он представлял музыкальное издательство «Эллисон и Хирш», для которого она должна была написать несколько песен.

Он вспомнил, как она сидела на корточках посреди кухни — в шортах и майке на бретельках, с полосками краски на обнаженной коже. Он возжелал ее бешено — здоровую блондинку, которая поболтала с ним, налила выпить и весьма недвусмысленно прижималась к нему, пока они смотрели черновики песен. Настойчивое прикосновение пылкого женского тела; эти груди, которые хотелось схватить и помять…

— Работает она на износ, — сказал Нитц, указывая на девушку.

— Да, — вздрогнул Шиллинг, возвращаясь в настоящее.

Он был в смятении: образы из прошлого смешивались с новыми. Бет, Мэри Энн, девушка с длинными рыжими волосами, с которой он жил в Балтиморе. Он так и не смог припомнить, как ее звали. Барбара, а дальше… Она была похожа на поле пшеницы… вокруг него и под ним она танцевала, как самка орангутанга. Он вздохнул. Этого он не забыл.

— Что вы о ней думаете?

— Ну-у, — протянул Шиллинг. Несколько мгновений он не мог понять, кого Нитц имеет в виду. — Да, я много о ней думаю.

— Я тоже, — произнес Нитц с легким ударением, ускользнувшим от Шиллинга. — Она бешеная, но четкая.

— Что значит — бешеная? — спросил Шиллинг. Звучало это не слишком галантно, и он не был уверен, что готов согласиться.

— Мэри слишком серьезно ко всему относится. Вы хоть раз в жизни слышали, чтоб она смеялась?

Он попытался припомнить.

— Я видел, как она улыбается.

Он представил ее всю, теперь очень ясно. И был этому рад.

— Молодежь больше не смеется, — сказал Нитц, — должно быть, настали такие времена. Они только беспокоятся.

— Да, — согласился он, — она всегда о чем-то беспокоится.

— Это вы обо мне, что ли? — послышался голос Мэри Энн. — Потому что если да, то заканчивайте.

— Она укажет вам, что делать. У нее своя голова на плечах. Но… — он вернулся к покраске, — в некоторых вещах она просто двухлетний младенец. Об этом легко позабыть. А ведь это малыш, который бродит потерянный и ждет, что его кто-нибудь найдет. Что добрый дядя-полицейский с блестящими пуговицами и значком придет и отведет ее домой.

— А ну прекратите! — приказала Мэри Энн; она спрыгнула на пол и прямо с валиком, с которого капала краска, зашла в спальню. Потерев щеку запястьем, она напомнила им: — Это, между прочим, мой дом. Я могу вас обоих вышвырнуть.

— Маленькая всезнайка, — сказал Нитц.

— А ты закрой рот.

Передав Шиллингу сигарету, Нитц подпрыгнул, обхватил ее за талию, подтащил к открытому окну и приподнял над подоконником.

— Вам на выход! — кричал он.

Мэри Энн вопила и яростно отбивалась, схватив его за шею и колотя голыми ногами по стене.

— Отпусти немедленно! Ты слышишь меня, Пол Нитц?

— Не слышу.

Ухмыляясь, он опустил ее на пол. Запыхавшаяся, нетвердо стоящая на ногах, она мешком опустилась на пол и села, положив подбородок на колени и обхватив руками лодыжки.

— Отлично, — проворчала она, переводя дыхание, — ах, какой шутник; так смешно, дальше некуда.