Светлана Нилова - Безмятежность

- Как у тебя в школе, солнышко? - спрашивала меня мама. – Ты подружилась с кем-то?

Я рассказывала маме об уроках, о том, какой образовательный маршрут мне составили.

- Сколько человек в вашем классе? – встревал папа и я, в который раз, объясняла ему, что в американских школах нет классов, что все учатся по разным программам, хотя некоторые уроки совпадают. Поэтому на истории я с одними ребятами, на математике – с другими и чаще всего мы все встречаемся на физкультуре.

Папа понимающе кивал и всё равно в разговорах называл моих соучеников - одноклассниками. А потом снова и снова расспрашивал:

- Значит можно выбрать несколько незамысловатых предметов вроде физкультуры, труда и французского… нет, в данном случае – английского, отсидеть положенное количество часов и получить аттестат?

Я пожала плечами.

- Получается так. Только с таким аттестатом не примет ни один приличный колледж. Надо набрать определенное количество баллов. – И я снова принималась объяснять папе систему американского образования.

- Софи, деточка! – вдруг запереживал папа. – А ты получаешь нужное количество баллов?

- Я получаю максимум из того, что удалось впихнуть в моё расписание. К сожалению, я не знаю, какие предметы мне понадобятся при поступлении в колледж. Я ещё не определилась.

- А куда бы ты хотела?

- Не знаю. Я хочу быть настоящим художником. Как Рафаэль. Но можно закончить пятьсот тыщ разных колледжей, а художником не стать. А можно – как Гоген.

Ты же не любишь Гогена, - удивился папа.

- Не люблю, - вздохнула я. – Но он – талантливый.

- Тогда может тебе стоит учиться в Сорбонне? Или в Академии Художеств?

- Пока я хочу спокойно учиться в школе Астории.

- Тебе нравится?

- Да.

- Ну, и славно, - говорила мама.

У меня никогда не было подружек. Я вообще относилась к девочкам настороженно. Они были для меня загадкой. То ли дело – мальчики. Они – как раскрытая книга: понятные и предсказуемые. А девочки… Они слишком много думают о себе, о своей внешности и не просто думают, а хотят быть самыми красивыми и постоянно требуют подтверждения своей неотразимости. И каждый раз я слышала от них самый дурацкий вопрос:

- Правда, у меня самые красивые глаза?

Или, ещё более дурацкое сравнение:

- А у меня волосы красивей, чем у Энни?

Я ненавидела такие разговоры. Я не могла врать, поэтому отвечала:

- Самая красивая девочка в классе – Лиззи. У неё большие глаза, но этого не видно из-за очков. А волосы и у тебя и у Энни – тонкие и хилые. И в этом никакой красоты нет.

Девочки ненавидели меня за такие ответы и часто колотили. Со временем они понимали, что мне нельзя задавать подобных вопросов, а я - что не всегда моя правдивость уместна.

Ещё на Гавайях я научилась складывать губы в милую улыбку и отвечать по-французски:

- Oh, c'est g;nial!

Часто, девочек это вполне устраивали и они не требовали большего.

В школе Астории я придерживалась того же правила: бормотала комплимент по-французски и всех это вполне устраивало. Примерно через две недели все решили, что я «довольно милая» и перестали лезть ко мне. И тут на меня обратила внимание Мэри-Энн. Вернее, она приглядывалась ко мне и раньше, но однажды, после урока физкультуры, когда девочки попросили меня оценить, как смотрится их новое бельё и я по привычке сказала: «Oh, c'est magique!!», Мэри-Энн подняла на меня внимательный взгляд и четко произнесла на том же языке:

- Этот бюстгальтер ей на два размера больше и сидит, как сбруя на свинье. Почему ты не сказала правду?

Я так обрадовалась, услышав родную речь!

- Откуда ты так хорошо знаешь французский?

- Не ты одна здесь француженка. Так почему ты врешь?

Я ответила, как есть: что раньше меня часто колотили за такую правду и что иногда сохранить хорошие отношения важнее истины. Мэри-Энн засмеялась.

- Стрелянная пташка. Хочешь дружить?

Я пожала плечами:

- Не знаю. Я никогда не дружила с девочками.

Мэри-Энн усмехнулась и в этот раз улыбка вышла какой-то кривой:

- В этом мы похожи. Я тоже никогда не дружила с девочками.

Она помолчала и добавила:

- И вообще, моё настоящее имя – Марианна.

У Марианны были рыжеватые волосы, курносый нос и пухлые губы, которые она всё время подкрашивала, и от этого они казались ещё больше. В лице Марианны не было ничего примечательного, разве что губы, но оно было таким живым, постоянно менялось и потому притягивало к себе, как магнит. Может быть, природа наградила её таким лицом, чтобы отвлечь от остальной фигуры: Марианна была не в меру пухлой и коротконогой. То есть, ноги у неё были вполне себе обыкновенные, но я всех окружающих людей мысленно помещала в круг Да Винчи, чтобы запомнить особенности фигуры. И как раз ноги Марианны немного не дотягивали до окружности. Вероятно, сама Марианна догадывалась о такой своей особенности, поэтому неизменно носила большие каблуки, несмотря на то, что была и без того высокой.