Светлана Нилова - Безмятежность

Портленд мне понравился своей открытостью и доступностью. В гавани было очень удобно швартоваться. Мы оставили Нику под охраной и сели на поезд до Мельбурна. Там папа привел нас в кафе, а сам почему-то сел за соседний стол. Мы с мамой заказали мороженое и коктейли, и ещё разных пирожных и десертов со взбитыми сливками.

Пока мы обсуждали меню, к папе за столик села незнакомая женщина. На самом деле, я сразу узнала её. Это была девушка с малышом со стены Роберта. Только она была какая-то … несвежая, что ли? Но губы у неё были накрашены так же ярко. Я была так заворожена этим красным ртом, его движениями, что совсем не слушала маму. Вот эти губы раздвинулись в улыбке, обнажая ровные, белоснежные зубы. Это было красиво, но сама улыбка показалась мне резиновой. Вот уголок рта сдвинулся. Я попробовала сделать так же и почувствовала недоумение и любопытство. Мелькнул розовый язык – нижняя губа увлажнилась и почти сазу же губы растянулись в улыбку, уже не такую резиновую, а чуть смущенную… Внезапно губы просто окаменели, потом их исказило выражение досады. Или раздражения. Я не поняла. Эмоции мелькали слишком быстро. Потом губы сжались в одну линию, около них мелькнула салфетка, стирая помаду – и эти ярко-красные губы, вместе со своей хозяйкой так быстро исчезли, что я даже не успела заметить куда. Я перевела взгляд на папу. Что с ним творилось?! Его обычно веселое лицо было темным от гнева. Он сидел, медленно разжимая кулаки, пальцы были белыми и не слушались его. Он рванул ворот рубашки и верхняя пуговица отлетела и ударилась о бокал. Я и не заметила, как к папе уже подошла мама, обняла его за плечи и зашептала что-то в ухо. Папа кивнул, но остался сидеть неподвижно. Тем временем мама расплатилась с официантами и потянула папу на улицу.

Мне так хотелось расспросить отца, о чем он разговаривал с дочкой Роберта, почему так разозлился на неё, но я понимала, что никогда не узнаю ответов на эти вопросы. Папа, как всегда, скажет, что мне об этом лучше не знать. А мне так хочется! Я всегда думала, что самое интересное взрослые при детях не говорят. Что у них, у взрослых, свои секреты, или даже свой, одним им известный язык. И вот когда они укладывают своих деток спать или отпускают их гулять, то сами обсуждают друг с другом разные интересности. Иначе, зачем им внезапно замолкать, когда дети неожиданно входят в комнату? Или говорит друг другу с понимающими лицами: «Мы обсудим это позднее». Вот я никогда не буду ничего скрывать от своих детей! И буду с ними всё обсуждать. Я мечтала, что у меня будут обязательно сыновья. Два или три. О том, что мне нужен будет муж – я как-то не думала. Но обязательно – дети. И они будут «такие, какие надо». Они будут моими друзьями.

Ещё в Мельбурне, папа долго говорил с кем-то по радио, а потом позвал меня.

- Ну, что, Софи, ты бы хотела увидеть айсберг?

- Настоящий?

- Самый настоящий. Мне передали по рации, что как раз сейчас один дрейфует у берегов Новой Зеландии. Погода теперь хорошая, так что мы свободно можем им полюбоваться.

- А это не опасно?

Я помнила историю Титаника.

-Мы же не собираемся его таранить, - засмеялся папа. – Близко подходить тоже не будем.

Мы шли и шли, а когда стемнело – легли в дрейф. Папа сказал, что не хочет повторить судьбу Титаника, поэтому остался на вахте сам.

Я долго не могла заснуть, таращила глаза и всё думала об айсбергах. Потом я нырнула в сон так стремительно, прямо со всеми своими мыслями, что вдруг оказалась на крошечном плоту. Вокруг меня громоздились огромные горы с заснеженными вершинами, а я была словно бы на озере. И вдруг я поняла, что маленькое озеро в горах, это на самом-то деле – море, а громадные снежные вершины вокруг – айсберги. И тут айсберги начали сдвигаться. Двигались они быстро и в тишине, и от этой тишины становилось только страшнее. Поверхность воды темнела и уменьшалась. Я лихорадочно соображала: что же мне делать? Поднырнуть под них? Но тут я понимала, что в темной воде спасения не будет. Карабкаться по скользким ледяным склонам? Но я сорвусь и рухну в эту, уже совсем черную, воду. Я чувствовала, что я одна и что я погибаю. Ледяные горы были уже совсем близко, я ощущала их холод. Казалось, он проникал сквозь тело до самой моей души. Вода скрылась совсем, айсберги сжимали мой плотик так, что он ходил ходуном. И тут я взглянула вверх. Там было чистое голубое небо.

«Спаси меня!» - прошептала я и протянула вверх руку. И вдруг моё тело стало легким и невесомым и я, медленно оторвавшись от плотика, стала подниматься вверх. Всё выше и выше, всё быстрее и быстрее. Плот, холод, море, ледяные горы – всё осталось внизу. А на верху было только небо и ослепительно прекрасное солнце. И такая радость наполнила меня, что мне казалось, что я дышу ею.