– Вы просто опоздали, – сказал Сима, закуривая. – Страна тут не причем. И в любой другой стране, может быть, кроме Северной Кореи, никто бы не напугался по-настоящему. Все точно так же начали бы заниматься всякой мышиной вознёй, запасать-готовиться, причем даже не напугавшись, а просто так, на всякий случай. Или попытались бы развлечься. Разница была бы только в деталях.
– А в Северной Корее было бы иначе?
– Вполне возможно, там всё ещё умеют верить. Пожалуй, только там. Весь остальной мир ничем не напугаешь. Чтобы испугаться, мозги надо иметь. Понять, что опасно и чем. А у нас у всех фрагментарное сознание, мозаичное. Мы больше не способны воспринимать целостные концепции, в наши головы, переполненные всякой чушью, конец света просто не помещается. Всеобщих опасностей для большинства не существует, только частные ситуации: здесь, сейчас и лично мне.
– Да, слишком поздно для Конца Света. Света больше нет. Есть глобальное мировое сообщество, всемирный рынок, единое политическое пространство. А Света нет. Так что и кончаться нечему.
– А откуда вы так хорошо знаете русский, Малах? – задумчиво спросил Иван.
– Я способный.
– Вы араб?
– Лиза, как тебе не стыдно?!
– Нет, не араб.
– Еврей?
– Какая разница, кто я. Главное – какую роль я играю сейчас.
– Откуда у вас деньги?
– Это я вам расскажу чуть позднее, хорошо?
– А «Поцелуй Иуды»? Это был подлинник?
– Хватит, Лиза.
– Всё в порядке. Да, подлинник, он достался мне случайно.
– А Маггрит? Он же был не так давно украден?
– Не обращайте на неё внимания, прошу вас, она ещё ребёнок.
– Вы понимаете, насколько ваш проект безнравственен?
– Напротив, я считаю его высоконравственным.
– Прекрати немедленно! Николя, ведь это же вы придумали всех этих страшненьких персонажей: старуху с киселем, медсестру с санитаром, мухоловок? Тех, что появились весной? Они были самыми интересными. День Гнева произвел на меня куда меньшее впечатление. А после того, как пошли слухи о санитаре я месяца два вечерами не выходила.
– Именно страшненьких, умница вы моя. Не я их придумал – я всего лишь интерпретировал. Страшное, когда оно происходит на земле, пугает куда больше любых небесных ужасов. Потому что близко. А ещё страшнее, когда оно исходит от доброго или безобидного. Отсюда и дети, домашние животные, медсёстры, старухи – старая милая классика. А страшненькое всегда страшнее страшного.
– Вы мастерски всё это поставили, просто чудесно. Вы безусловный талант, снимаю шляпу. Знаете, я в фильмах больше всего люблю эпизоды. Именно они делают фильм.
– А мы сегодня видели старуху, там, на заводе. Не она ли была старухой с киселем?
– Видели колоритную старуху? Нет, вряд ли. Мы нашли несколько старых актрис и бывших цирковых.
– А что происходило с теми людьми, которые отказывали старухе?
– Да ничего не происходило. Вот тут-то и поработала пресса. Ну, и слухи, конечно.
– Так пресса все-таки работала? То есть, я хочу спросить: была ли она специально ангажирована?
– А как же, Адочка, без нее? Она очень хорошо поработала. Мы создавали эффект лавины: достаточно было одной жёлтой газетке что-нибудь написать, все остальные тут же подхватывали. На халяву что только не схаваешь.
– Боже, как все просто! А все эти старцы, змеи, белые двери, опрокидывающееся небо? Это что – технические эффекты?
– Да. У Малаха прекрасная команда, которая использовала замечательные технологии и создала уникальные кинематографические продукты. И если он будет добр ко мне, то я приобрету некоторые из них. Надеюсь, они понадобятся мне для моего фильма.
– Вы все-таки собираетесь его поставить?
– А как же, непременно! И это ваше «все-таки» меня слегка обижает.
– Простите, я не это имела в виду. Просто, после всех этих событий…
– Вы хотите сказать – моя репутация подмочена? Ну, во-первых, у меня алиби, спасибо Малаху, он держит слово.
– Кто в него поверит? – хмыкнул Сима. – Особенно, если история получит огласку. А она её непременно получит.
– А какая разница, поверят или нет? В нашей стране вполне достаточно, чтобы алиби существовало. А что при этом думают окружающие, никого не волнует. Людская же молва только сыграет мне на руку, подогреет интерес к фильму.
– А если вас вычислят спецслужбы? Начнут преследовать?
– Во-первых, им с первого дня известно, что я здесь. Во-вторых, скажу вам по секрету: с ними я всю жизнь дружу. В-третьих, если они даже будут меня преследовать, то это составит мне славу борца и героя. Самое полезное, что могут сделать нынче спецслужбы с человеком, – это начать его публично преследовать. И поэтому они мало кому дарят эту привилегию. А в-четвёртых: на фиг я им сдался?
Читать дальше