Вера Афанасьева - Конец света. Русский вариант

– Доброе утро, Никола Сергеевич. – Голос был молодой, женский, незнакомый и слегка кошачий, мурлычущий какой-то. – Вы сейчас свободны?

– Убью того, кто номер сдал, – подумал Никола Сергеевич.

А вслух сказал:

– Я всегда свободен по природе своей. С кем имею честь?

– С вами говорит Лилия Адам, я секретарь господина Самаэля. Он хотел бы пригласить вас к себе для обсуждения проекта, представляющего несомненный интерес.

– Детка, если у вашего босса есть заслуживающие внимания предложения, пусть он свяжется со мной через моего помощника.

– Но господин Самаэль ведет переговоры только у себя.

Никола Сергеевич был человеком интеллигентным, а значит, мог при случае и матом послать, а тут начал отчего-то чересчур сильно злиться, но сдержался и всего-навсего заорал:

– Да чихать я хотел на вашего Самаэля!

– На господина Самаэля? Что ж, как вам будет угодно, я передам ему, – промяукала девица. – Но что же тогда будет с вашим гениальным фильмом? Ведь вот так, чихая и сморкаясь, вы никогда не переплюнете Кустурицу.

Девка явно хамила, а дело принимало неожиданный оборот, и к раздражению Николы Сергеевича прибавился легкий страх.

– Шпионите за мной? Кто дал вам мой номер?

– Вы несколько преувеличиваете значение вашей персоны, – голос переполнился пугающей вежливостью. – А господину Самаэлю нет нужды шпионить, чтобы знать. Так я передаю ему, что вы категорически отказываетесь, правильно я поняла?

Никола Сергеевич давно уже не верил ни в фортуну, ни в счастливый случай, ни в неожиданный поворот судьбы, способный облагодетельствовать везучего. И как человек опытный и даже мудрый в достижении целей полагался лишь на умные стратегии, хитрые тактики, постоянную деятельность и все прочее, никак не сопряженное с удачей. Но в глубине его разумной души, скептического сознания и расчетливого сердца все ещё оставалась капелька того самого, неустранимого, так свойственного человеческой природе «а вдруг?». И это маленькое «вдруг» внезапно прокатилось по нему, нарастая как ком последнего мартовского снега, сметая скепсис и расчёт, и заставило сбавить тон.

– Я никогда не бываю категоричным, если речь идет о творчестве. Ваш господин Самаэль и в самом деле не может приехать в мой офис?

Девица хрипло расхохоталась, и стало ясно, что не кошка она, а пантера. И это привлекло Николу Сергеевича, чрезвычайно любившего женщин, разных, всяких, но всего лучше – характерных и роковых. И он поневоле улыбнулся.

– Что вы смеетесь?

– Ах, вы даже не представляете, что сказали. У меня аж слёзы от смеха потекли. Как вы говорите – не может? Да господин Самаэль просто не может не мочь, даже если пожелает.

И девушка снова рассмеялась, на этот раз звонко, как ребенок. И такая женская сила, такая манкость полилась на Николу Сергеевича из телефонной трубки, что переполнила его приятной истомой, а глаза заставила потечь тем самым вязким, обволакивающим и ласкающим мужским взглядом, который способен растопить сердце любой красавицы.

– Однако каков секретарь-то у этого Самаэля, – подумалось Николе Сергеевичу. – Эк она меня! На расстоянии, профессионал!

– Так мы пришлем за вами машину? Ведь вы ж на Колымажной?

– Точно, следят, через телефон, – решил режиссер, и на мгновение очнулся, заколебался.

Но девица умела манить:

– Господин Самаэль глубоко убежден, что вы великий режиссёр, и только вам под силу справиться с тем уникальным проектом, который должен стать делом всей его… нет, не так… не могу подобрать слов…

– Жизни?

– О нет! Итогом его миссии. Но машина уже рядом, вас довезут. Мы ждем вас.

И из трубки полились длинные, слегка напоминающие стоны, гудки.

Никола Сергеевич все ещё очень сомневался, но тут же, разбрызгивая мартовскую слякоть, подкатил чёрный лимузин. И на мгновение показалось Николе Сергеевичу, что перед ним покосившийся старый катафалк, запряженный унылой старой клячей с потрепанным плюмажем. Совсем ветхий, скрипучий, с чёрным обшарпанным кузовом, с огромными грязными колесами, с одноглазым кучером в потертом сюртуке и высоком, начищенном гуталином цилиндре.

Мужчина даже почувствовал запах гуталина и услышал лошадиный храп и оттого закрыл глаза. А когда вновь открыл, увидел роскошный вытянутый кузов, хром бампера, глянец крыла и ослепительный блеск сияющих на солнце стекол.

Лимузин был так хорош, а мгновенно выскочивший из него и с поклоном открывший дверцу подтянутый красавец – столь внушителен и предупредителен, что режиссер списал видение на свою неуёмную фантазию и слегка пониженное весной давление. Такое авто могло принадлежать лишь очень серьёзному человеку, встречей с которым никак не следовало пренебрегать. И Никола Сергеевич положил телефон в карман, мысленно перекрестился, посмотрел в бездонное мартовское небо и, пытаясь думать лишь об очаровательном секретаре неведомого ему господина, сел в затемненный салон.