Юрий Вигорь - Арбат

Заговорщики долго ломали голову над тем, как расшевелить ментов, как задействовать тайные пружины и педальнуть на акселератор, чтобы стартануть в развязывании маленькой войнушки между правдоборцами и ментами-крохоборами. Правдолюбцы еще не перевелись среди ментов. Они были белыми воронами. Они стали мудрецами за годы лавирования среди ханжества и лжи. Их спутником всегда был страх услышать упрек, что слишком много берешь на себя, не получив прямых указаний свыше. И со временем правдоборцы стали такими же инертными особями, как и крохоборы-менты. Это очень просто сказать: «расшевелить правдоборцев». А этот чертов шевелизм мог стоить погон активисту. Жизнь научила — не дергайся, не спеши принимать самостоятельных решений. Самостоятельные решения вредны. Они убыточны. Они нелогичны. Они лишены здравого смысла с точки зрения субординации. И менты жили по инерции, они жили, как живет броуновское движение, как пузырящийся торфяник, где тайны исчезают навсегда. Они жили так, как было заведено еще с хрущевских, брежневских, горбачевских времен. Технология внутриментовской жизни не менялась со времени от Щелокова до Рушайло, не менялась психология мента, не менялся тип мента, смотревшего на правопорядок как на некую кормушку, где нарушитель просто необходим как прикрытие, как отруби, как комбикорм, как непременный плановый показатель и движущая сила показательности правопорядка, как материальное обоснование для бюджетных вливаний. И переведись завтра вовсе нарушитель — привычной вольготной ментовской жизни крах. Поэтому плановые показатели никогда не отражали настоящей жизни. И то, что не доплачивало ментам государство, государству же шло во вред, менты добирали недостающее вживую. Государство делало ставку не на качество, а на количество ментов. Это проистекало не столько из-за близорукости, не столько из-за недопонимания сложившейся ситуации, сколько из подспудного страха властей: а вдруг нечто эдакое произойдет? Народные волнения, несанкционированные митинги, непредвиденные катаклизмы. Порядок в городе никогда не делался руками и дубинками сотен тысяч ефрейторов и сержантиков. Порядок достигался правильными законами, а если их не было, то переговорами с криминалом, с лидерами партий, группировок, движений, бригад… И даже в девяносто третьем, при штурме Белого дома, при перевороте менты не играли серьезной роли, они не способны были противостоять разбушевавшейся толпе «переворотчиков», среди которых были люди обученные. Девяносто девять и девять десятых процента москвичей не принимали ни малейшего участия в беспорядках, они сидели дома, пили чаек и наблюдали «беспорядок» в телевизоре. Мало кто понимал, кого и зачем надо свергать, кого и куда отстранять и кого ставить на место свергнутых.

Менты не понадобились и при отстаивании телецентра в Останкино. Для подавления «переворотчиков» имелись обученные войска, Кантемировская дивизия. Менты должны были в первую очередь бороться с хулиганьем и мелкими воришками. Да, криминальная милиция тоже была нужна. У нее были серьезные задачи. Но туда не брали лопухов, бродивших стадами в мешковатой ефрейторской форме по улицам Москвы, не понимая толком, что можно, а что нельзя. И если по наивности молодой провинциал ефрейтор начинал усердствовать в наведении порядка и разгонять торговок лимонами, цветами, рыбой, семечками у метро, начальство тотчас ему делало втык: зачем вмешался без прямых указаний свыше? Порядок порядку рознь. Порядок не должен приносить убыток. Рыночный порядок — это особый порядок, его надо научиться понимать третьим умом, улавливать шестым чувством, уметь различать нюхом и знать — кто кому платит, у кого какая крыша, кто кого прикрывает… И не совать куда не следует нос малограмотного борца за правопорядок. Набившие шишки ефрейторы и сержантики понемногу умнели и осознавали всю двуликость, все многообразие ханжеского понятия «правопорядок» и уже не лезли на рожон, учились понимать искусство лавирования в подводных рифах, где кормились хищники в погонах и без погон, оставляя от щедрот объедки и мелкой рыбешке.

— Меня всегда шокировало, — говорил, налегая на закуски, Бобчинский, — что в предбаннике любого крупного и не очень крупного московского ментовского начальства, рядом со столом секретарши стоит непременно буфет, или буфетик, или горка, а на ней обязательно фужерчики, бокальчики для шампани, стопочки для коньячка, вазы для фруктов, блюда для… неважно чего. Это некий символический вещественный ряд, это как бы напоминание и предупреждение посетителю о том, что здесь важнее всего желудок, подтверждение философии, что миром и законами правят простые человеческие желания, воля низменного, характера, чувства отнюдь не возвышенного, а «буфетного» свойства. И этим служителям Фемиды неведома высокая способность создавать вселенную в своей душе и попирать зло, даже если это зло золотоносного свойства.