Юрий Вигорь - Арбат

— Да вы совсем чокнутый товарищ с вашей гнилой философией, — неприязненно посмотрела на Бульбу поэтесса Новостройкина.

— А настоящий писатель и должен быть со сдвигом в полушариях, — засмеялся, нисколько не обидевшись, Бульба. — Иначе его будет неинтересно читать. Сейчас только чокнутых и печатают нарасхват. И покупают.

— Да-да, он в чем-то прав, — задумчиво проговорил своим приятным грудным баском Куковеров. — В этой философии зла есть какое-то рациональное зерно. В годы разрухи мы ни за что бы не выбрали президентом этого сволочного Ельцина, его сразу раскусили бы. А вот сытая страна выбрала второй раз… Сытый СССР докатился до кризиса в литературе, не говоря уже о кризисе в сатире… То, что мы сейчас считаем злом, это лишь полумера… Попробуйте высмеять нашу жизнь. Не получается: все уже к ней привыкли, приелись к этому бардаку, никого ничем не удивишь. Обществу нужен стресс! Массам нужен электрошок. Мозг нации зарос жиром. Мы дошли до такого абсурда, когда смех уже неприличен, он даже нелогичен в среде приватизаторов и банкиров.

— Да что говорить, — устало вскинул веки Бульба. — В романе «Мастер и Маргарита» движущая сила сюжета — зло! Опять же зло! Коровьев, Азазело, Воланд, Гелла, Бегемот… Это облики черта, сатаны. Уберите их из романа — и останется одна преснятина, жалкая бытовуха. Только зло и может бороться со злом, зло уничтожает зло, зло порождает зло, а потом нейтрализует. Нейтрализованное зло порождает добро. Вернее, оно открывает ему дорогу в нас самих, оно дает ему выход на поверхность…

— А я-то, дурак, задумал роман о земле, о путинской долгожданной реформе «Нечерноземье»… — проговорил надтреснутым голосом Куковеров, и в его тоне, в повороте головы, в нетвердом, нездоровом блеске глаз чувствовалась смертельная усталость и тоска вконец запутавшегося человека. — Неужто бросать писать вовсе? У меня не получится о зле. Я знаю. Не умею я, брат, сибаритничать да скабрезничать… Неужто бросать писать вовсе?

— Бросай, — одобрительно икнул Бульба. — Если можешь — не пиши. Мысль изреченная — есть ложь. В конце концов писательство — не профессия, а болезнь. Все мы — наркоманы своего рода. И сейчас, когда Литфонд Московской писательской организации не платит нам по больничным листам, многие излечатся от литературных потуг. Сейчас в наших рядах появится очень много выздоравливающих… И опять же благодаря злу. Мне, старичок, никогда не были симпатичны благополучные писатели из начальства, все эти секретари парткома, вторые, третьи секретари союза, главные редакторы, завотделы прозы, рецензенты… А была, старикан, и такая мура, как рецензентская литература… Ты мне рецензию, а я тебе. Хороший писатель непременно должен побольше страдать и постоянно недоедать. Но его должны любить женщины. Ведь верно? — устремил взгляд на поэтессу Заиграйкину Бульба.

— Мы никому ничего не должны, — задорно засмеялась Заиграйкина и закинула ногу на ногу, как бы закрывая врата в священный храм и пресекая самомалейшие притязания на плотскую любовь.

— Писатель может не жрать, но он должен быть влюблен. Он должен быть счастлив только счастьем своих героев. Только там, в романе, его истинный путь к счастью, к наслаждению, к поездкам на Багамские острова, в Гонолулу, на Канары.

— О чем ты говоришь, Иван? — томно вскинула глаза Новостройкина. — Как же я буду отдаваться такому нищему писателю, как я смогу его любить? Кому нужны эти голодные, обношенные писаки, кладези пустой, не золотоносной мудрости? Да у него с голодухи и не встанет…

— А ты пожалей его, и тогда встанет, — сумрачно улыбнулся Бульба.

— Да что мне, богодельню, что ли, открывать? Я не мать Тереза…

— А ты и не спи с писателями, — захохотала Марья Калошина. — Что, других мужиков мало?

— Пусть злее пишут, черти, — мутно усмехнулся Иван Бульба. — И удача повернется к ним лицом. Сытый поэт — это уже не пророк. Поэтов сейчас нет. И нет пророков в своем отечестве. Назовите мне хоть одного кумира толпы! А в начале двадцатого века их было десятки. На вечер в Политехническом музее было не попасть, когда там выступали Маяковский, Блок, Андрей Белый… А сейчас как-то не приняты поэтические вечера. Не приняты литературные вечера, встречи с писателями. Все залы приватизированы. Поэты оторваны от народа, народ от поэтов, а ведь культурную жизнь надо кому-то обустраивать, надо ее созидать, выращивать, как цветы на клумбах… Поди попробуй выбить хоть подвальчик для поэтического вечера у правительства Москвы. Черта с два! Плевал Юрий Михайлович на всех поэтов. Надо выиграть конкурс по аренде, подать за месяц заявку.