Юрий Вигорь - Арбат

— Свежо предание, да верится с трудом, — покачал головой Костя.

— У меня тоже грядет большая чистка, — продолжал Сюсявый. — Срочно ищут честных и порядочных полковников и генералов… В России это дефицит.

Ни за какие блага в мире он не открыл бы тайны, что чеченцы планируют устроить на всем Новом Арбате автомобильную стоянку и дни лоточников сочтены. Он был ходячей арбатской энциклопедией, справочником «Кто есть кто?». И теперь он стал еще и проводником идей Руслана Бегтамирова и Мустангера, их ушами и глазами. Он больше не сотрудничал с ФСБ, но при встрече с майором Подосиновиковым и полковником Плюшкиным вежливо раскланивался. С Дмитрием Подхлябаевым они частенько пили пиво в баре у Ларионова и трепались о всякой ерунде. Даже Подхлябаев не знал, что Сюсявый теперь работает на Бегтамирова. Но о грядущем переустройстве Нового Арбата он знал.

Находясь каждодневно в кругу книжных забот, в нудной, изматывающей борьбе с чиновниками, с ментами, с азербайджанской мафией, порой не отдаешь себе отчета: в чем же состоит смысл твоей жизни, нужна ли она кому-то на этой бренной земле? Тебе ежедневно дают понять и справа, и слева, и сзади, и спереди, что ты лишний, ты мешаешь. Ты ежедневно испытываешь удары судьбы, ты получаешь десятки мелких шпыньков, болезненных уколов, ты ежишься под недовольными ухмылками чиновников, когда приходишь продлевать разрешение на торговлю, ты ощущаешь на себе хмурые взгляды фэсэошников и фээсбэшников, сотрудников ГРЭПА, ведающих подвалами. Для них ты здесь, на Арбате, обуза, ты кому-то стоишь поперек дороги и создаешь давку, а туннель на пути к счастью узок, туннель уже забит желающими достичь заветного выхода к свету, заветного местечка под солнцем. И чтобы тебя не раздавили в этом туннеле, не затоптали в давке на пути к счастью, к маленькому финансовому блаженству на час, на день, ты должен уметь делиться уже сейчас, в дороге, до выхода из туннеля. Если ты хочешь, чтобы тебя любили и встречали улыбками в полумраке этого туннеля, ты должен платить деньгами, нервами, биотоками, ты должен излучать непритворную радость при виде чиновников, ментов и сотрудников ФСБ, ибо улыбки — это тоже своего рода плата. Но можно осуществлять ее и в виде мелких подарков. Никто не откажется от бутылочки коньяка, коробки дорогих конфет, и в этом состоит маленькая, «дорожная» философия жизни всех особей, двигающихся по туннелю. А те, кому не повезло, еще толпятся у входа в этот туннель и ждут своего часа. И ты постоянно спрашиваешь себя: «А нужна ли тебе эта чиновничья любовь фээсбэшников? И как без нее обойтись?» А никак! И что уж говорить о любви, о сочувствии коллег по бизнесу! Мы все волею судьбы конкуренты и заложники Гермеса. Но тогда, может быть, стоит хоть рассчитывать на любовь или сочувствие читателей и писателей? Писателю сейчас живется очень тяжело. У пенсионеров есть хоть маленькое подспорье, а каково молодым? Каково тем, кто не умеет писать стрелялки? Житейские романы даже такого писателя, как Владимир Маканин, сейчас мало кого интересуют. Ему тоже живется нелегко. Многие писатели охраняют чужие дачи и живут на них просто за еду и сигареты. Работа идет, рукописи пишутся. Но платят нынче в редакциях копейки. За исторический роман «Охота Петра Второго» объемом 27 печатных листов, то бишь почти под семьсот машинописных страниц, Рок не получил в журнале «Московский вестник» абсолютно ничего, а в издательстве ему предложили триста экземпляров книги. Продать-то он продаст, раскупят охотники. Рок тридцать лет председатель охотколлектива в Московской писательской организации и сейчас готовит книгу «Знаменитые русские на охоте». Но надо же на что-то жить. И не от хорошей жизни он занялся уличной книжной торговлей, стоя на Арбате в летний зной и зимнюю стужу. Пишешь для души, для читателя. Это забава. Писательство сегодня не ремесло, а утеха, и плевать ему на главных редакторов. Рок не пишет на заказ. Помнится, в советские времена они заставляли его «разжижать» краски, сглаживать резкие углы, непременно вводить в произведение «дежурные образы».

Сегодня Рок помогает многим писателям, чем может. Кому-то одолжит деньжат, кому подсобит распродать с лотков домашнюю библиотеку. Нищих и полунищих писателей в Москве сотни. Но они разобщены. Они никуда не пойдут жаловаться на нелегкую судьбу, им мешает гордыня. Можно бы неплохо заработать в газете. Еженедельник «Деловой вторник» платит по семьсот рублей за машинописную страницу. Но писатели не любят газет. Они не знают сегодняшней жизни. Они мыслят образами. «Искусство — это беспорядок», — говорил Гриболюбов. Писатели ничего не смыслят в тонкостях повседневной жизни, они, как правило, непрактичны, их легко обмануть (в этом убедились книжники, скупая за бесценок писательские библиотеки). Но как психологи, как хомо сапиенсы, проникающие в подкожный слой, в ткань бытия, они способны на потрясающие откровения о человеке, копируя, репродуцируя знания с самих себя. Они не разбираются в живых людях, в мошенниках, в авантюристах и постоянно оказываются жертвами их коварства и обмана, потому что живут в мире вымышленном. Они приписывают другим то, чего в тех абсолютно нет, они видят в жулике гордого флибустьера, а в проститутке — Нана, поэтизированную Золя Нана, которая не может обмануть. Вот писательская логика. Их может взволновать яркий тип воришки или угонщика автомашин, если у этого субъекта характерное лицо, вдохновенный взгляд. Все остальное они ему дорисуют. И не заметят, как тот же воришка вытащит у них из кармана кошелек. Знание о человеке писатели черпают не из наблюдения за повадками, жестами, гримасами человека толпы, а из трансформации в воображении самой идеи человека на манер того, как эта идея отражена в их собственной душе. Знание черпают в себе. Как говорил Гриболюбов: «Каждое впечатление от мира, извне, обретает в писателе ту ценность, которую он воспроизводит через свое сознание и выдает на-гора». Писатель не копирует мир. Только мелкий ум отражает действительность. Ум творческий перекраивает ее на свой лад, сшивает, снова режет и снова перекраивает, добавляет куски мяса, отрезая их от самого себя. Из ничтожной вещи он может сделать нечто великое. Но жизнь должна зарядить писателя, она должна породить биологический толчок. Сам писатель в тиши кабинета такого толчка может и не получить. Поэтому одиночество — смерть для писателя. Но у писателей мало друзей. Они скупы на общение. Писательская дружба — чрезвычайная редкость. Писательская искренность в разговоре — это миф. Писатель словно боится себя расплескать, опрокинуть священный сосуд, выговорить вхолостую идею будущего романа. Но каждому нужно стряхнуть с себя напряжение после рабочего дня и перестроить работу мозга. Вечером писателя одолевает искушение выпить, посидеть в кафе, поболтать о пустяках с приятелями. Но в нынешних городских кафе царит дороговизна, они не для писателей. После того как Центральный дом литераторов приватизировал Владимир Носков, а братья Каро с Алешечкиным захватили писательский ресторан, писатели все чаще стали ходить в буфет Центрального дома журналистов. Цены здесь тоже диковатые, рюмка водки, пятьдесят граммов, стоит сорок пять рублей, чашка кофе — тридцать шесть рублей. В зале пустовато. Журналистам эти цены тоже не по карману, и они давно ропщут, что ЦДЖ — не их дом, а «Дом лжи», «Дом презентаций», где Золотов выкачивает деньги, и неизвестно, куда они идут, а журналистам нужен клуб. Сегодня ЦДЖ — проходной двор, туда может зайти кто угодно: ресторану нужны посетители. Если будешь ждать журналистов — прогоришь, обед стоит пятьдесят рублей на персону, а в подвальчике кормят такой бурдой за полсотни тарелка, что устанешь плеваться. Но в буфете на первом этаже закрывают глаза, когда ты приносишь с собой бутылку водки и бутерброды с колбасой. Нужно лишь для приличия купить бутылочку «Пепси» за двадцатку и пару чашек кофе.