Иселин Херманн - Домино

Конечно, ему ни в коем случае нельзя спать, поскольку он должен сохранять бдительность. Ночная тишь белая. Звук от электрокардиограммы красный. Он с нетерпением ждет лета, когда щебетание птиц на рассвете перенесет его мысли на гобелены в музее Клюни. Женщина с единорогом, окруженная животными и птицами, на красном фоне. Он слышит плетение ткани лучше, чем видит его. Жалко, что трудно посмаковать слово, означающее эту способность: это называется синестезия, но это слово горчит у него во рту. И почему, собственно, ждать другого времени года? Он сидит и рассматривает впалые щеки пациентки. Почему не радоваться зиме, которая никак не хочет отступать, хотя и превращает снег во что-то бутафорское. Скоро наступит март. Потом придет лето, потом опять зима, мы станем на год старше и ближе к тому, чего боимся. Он обходит кровать. Мерит ее пульс и читает журнал.

Кофе? — спрашивает одна из хорошо сложенных медсестер.

С удовольствием. Наступает ночь, и он достает карандаш и блокнот из кармана рубашки. С возрастом Эрик развил и довел до совершенства свой почерк, который сейчас на два миллиметра меньше, чем буквы в телефонном справочнике. Те блокноты, в которых он пишет, всегда куплены в «Gibert Jeunne» на площади Сен-Мишель, и их обычный формат восемь на пятнадцать сантиметров. Карандаш тонкий, как иголка. Его внимание к письменной работе всегда такое же пристальное, как и внимание к пациенту. Он любит эти ночи.

В 3.47 у мадам Флёри из четырнадцатой палаты происходит новый сердечный приступ. В семь часов, когда Эрик переодевается, ее состояние снова стабильное. Это далеко не первая спасенная им жизнь.

По дороге домой в утреннем метро он немного дремлет, и, хотя знает дорогу наизусть, не засыпает. Выходит на своей станции.

Манон всегда причесывается, наклонив голову вперед. Надо сто раз провести расческой по волосам, учила ее кавказская бабушка. И тогда у тебя будут густые волосы. Она же научила Манон готовить.

Интересно, хотелось бы попробовать.

И как доктор это себе представляет? Ты же никогда не бываешь дома к ужину.

Зефир подходит и кладет руку на ее затылок. Когда она выпрямляется, то ловит его взгляд в зеркале. Она не знает этого мужчину. Они занимались любовью несколько дней назад, и все равно он кажется ей недоступным. Когда она была маленькой, она мечтала выучить какой-нибудь иностранный язык, не понимая его. Она представляла себе, что учит китайский, представляла, что использует слова, правильно их располагает, произносит их тоже правильно — и не понимает. Она не любит понимать. Не потому ли она ответила «да», когда Зефир просил ее руки?

Что ты сегодня делаешь?

Она морщит лоб. Думаю, занимаюсь собой.

А тюрьма?

Может быть.

Опять он за свое. Поймет ли он наконец, что никогда не получит ответов на свои вопросы?

И что он не должен стараться с ней сблизиться. Если только она сама того не пожелает.

Отвечать — любезность. Не отвечать — отказ. Отказ — своего рода пружина в их отношениях.

У Манон и Зефира нет друзей. Они довольствуются знакомыми. Сильви часто говорит своему мужу, что Зефир боится жену.

Да, будет неправдой сказать, что Манон — теплый человек.

Но она красивая, не так ли? Сильви нервничает, когда спрашивает об этом.

Красивая — да, так же, как фотография ледника.

Сильви успокаивается. Ледники при потеплении тают. Несколько женщин из их компании занимаются благотворительностью: Виолетт работает в магазине Красного Креста в седьмом округе, Сильви — в Эммаусе, Манон единственная выбрала еженедельные визиты в тюрьму Санте, где она видится с одним из заключенных.

Вы что, сидите каждый по свою сторону бронированного стекла, как в американских фильмах, и говорите по черному бакелитовому телефону? Так, Манон?

Да нет же, я подаю убийце завтрак в постель, по необходимости предоставляю душ и массаж. А ты как думал?

Когда он наконец этому научится? Не спрашивать. Ее ирония хуже, чем ответ. Зефиру нравится, что Манон занимается волонтерской деятельностью. Единственное, что ему не нравится, — это запах ее одежды, когда она приходит домой, сделав доброе дело. После тюрьмы в коридоре стоит запах сигарет. Он терпеть не может, когда люди курят. Сам он никогда не сделает ни одной затяжки.

Стол накрыт? — кричит он из ванной.

Как обычно, chéri. [2] Дорогой (фр.). Обращаясь к Сартру, она тоже всегда говорит «chéri».

Таков разговор на улице Дюнкерк 28 февраля с 12.25 до 13.07, прерываемый лишь тишиной, которая обусловлена расстоянием между двумя людьми в квартире площадью 325 квадратных метров с мягкими стульями и косоглазой собакой.