Леонид Билунов - Три жизни. Роман-хроника

— Добрый день! — сказал я, как всегда громко. — Что происходит?

Мое приветствие вернуло ей голос, словно невидимый оператор включил, наконец, звук.

— Ой, Леонид Федорович! — заговорила она еле слышным шепотом. — Не заходите туда! Страшно, очень страшно! Там бандиты…

Я отстранил ее и широко распахнул дверь кабинета.

Александру Саратовскому было явно не до ужина. С трясущимся подбородком, с еще сильней, чем обычно, выпученными глазами пекинеса, герой свободного банковского бизнеса России сползал со своего директорского кресла, пытаясь укрыть жизненно важные части тела под массивным деревом письменного стола, а рядом с ним возвышался рослый плечистый татарин, с явной угрозой играющий перед его лицом остро заточенным ятаганом с серебряной рукояткой. Как оказалось позднее, это был известный в бандитских кругах Мансур. Я его раньше никогда не видел, но был немало наслышан.

— Зачем тебе уши? — говорил Мансур. — Если ты все равно нас не слышишь… И даже не хочешь услышать!

Кривой ятаган сверкал у висков Саратовского, отражая яркий свет настольной лампы. Зная, как умело орудуют кинжалом люди такого рода, я понял, что уши моего друга держатся на ниточке — еще мгновение, и они безболезненно отделятся от головы их хозяина, чтобы никогда не вернуться обратно. Перед столом директора банка, в кресле для посетителей, откинувшись на спинку, сидел мой давний знакомый Леонид Завадский.

Семья Завадских — четыре брата — набирала в Москве силу, занимаясь многими крупными по тем временам сделками, и быстро богатела. Каждый брат оценивался в несколько миллионов.

Братьев Завадских давно нет в живых: одного убили, другие умерли. Остался жив только последний, которого их мать когда-то усыновила. Я всегда буду вспоминать о них с сожалением. У них было чувство справедливости, с которым встречаешься все реже. Это были смелые и решительные люди. Однажды мы ехали с ними в машине по Каширскому шоссе. Нас преследовали две милицейские «Волги» без опознавательных знаков. Менты в штатском «пасли» нас, надеясь найти предлог для задержания и лишний раз допросить: вдруг разживутся какой-нибудь информацией! А еще лучше спровоцировать столкновение да и попросту перестрелять нас, пользуясь численным перевесом. Шоссе было запружено в обе стороны, машины двигались медленно. Перед нами шел автобус, набитый детьми, которых, по всей вероятности, возили в Москву на экскурсию. Автобус отчаянно дымил нам в глаза гарью плохо сгоревшей солярки. Карбюратор явно доживал последние часы. Обогнать его не было никакой возможности. Неожиданно из мотора вырвались языки пламени, и в автобусе начался пожар. Не раздумывая, мы с Завадским выскочили из нашего «Мерседеса», даже не заперев двери, и бросились вытаскивать детей из охваченного огнем автобуса. Только позже мне пришла мысль, что водитель, должно быть, успел повернуть ключ зажигания и выключить мотор, иначе мы все взлетели бы на воздух.

Кстати, ни один из мусоров и не подумал выйти из машины, чтобы помочь вынести из горящего автобуса испуганных полузадохнувшихся детей. Два здоровых мужика наружного наблюдения Петровки, призванные охранять безопасность граждан своей страны, в панике вжались в кресла своих автомобилей, словно жизнь детей их совершенно не касалась.

— Затаились, крысы! — сказал Леня Завадский, когда мы смогли тронуться дальше вместе с нашим трусливым «хвостом».

Не любил он их, это верно. Да и было за что.

Когда я вошел в кабинет Саратовского, Мансур повернулся ко мне и сказал с явной угрозой:

— Не знаю, кто ты такой, но ты пришел не вовремя!

— Подожди, Мансур, — вмешался Завадский. — Здесь надо полегче. Выйдем на минуту, я вас познакомлю.

Выходя в приемную, Мансур незаметным взмахом ятагана перерезал телефонный провод и бросил через плечо Саратовскому.

— Прошу без глупостей! Я все вижу и слышу…

Леня представил мне Мансура и рассказал тому обо мне. Мансуру стало ясно, что с ятаганом придется повременить. Так мое случайное присутствие в тот вечер спасло украшение головы одному из виднейших бизнесменов современной России.

Завадский рассказал мне всю историю. Оказалось, что Саратовский ловко надул его на семьдесят шесть миллионов рублей. Это были огромные, невероятно большие деньги. Леня доверил ему рубли для перевода в доллары. В те годы в России была не просто инфляция, а то, что называют в мировой практике галопирующая инфляция, которая наблюдается только в слаборазвитых странах. Курс рубля катастрофически падал каждый день, как температура умирающего. Завадский требовал отдать ему валюту, но Саратовский скрывался, не отвечал на телефонные звонки, сказывался через секретаршу больным, тянул время. Через месяц он принял Завадского и отдал ему треть того, что был должен.