Владимир Маканин - На первом дыхании (сборник)

— Сначала в нашу церковь запрос пришел, — рассказывает он.

— Запрос?

— Ну да. Бумажка такая — спрашивают о такой-то книге. О «Житии». Дескать, книга очень нужна для таких-то аспирантов.

— Просили продать?

— Нет. Просили хотя бы почитать. Поизучать. На месяц или на два.

— И что?

— А отец Василий отказал им.

— Еще бы — такую книгу. Ее дать подержать, и то опасно.

Это Светик говорит. И тут же в ней срабатывает та самая пружинка. Светик еще только первые слова произносит, а пружинка уже срабатывает.

Светик молчит.

— Как раз я решился бежать из церкви, — рассказывает служка. — Решился свет белый посмотреть.

— Ты молодчина! — говорит Бабрыка. Запрокидывает голову и булькает пивом из горлышка.

— И тогда, — рассказывает служка, — я спросил себя самого: «Нужны ли мне деньги, чтобы попутешествовать?» — «Нужны». — «Получу ли я деньги за книгу, если привезу ее сюда, к этим аспирантам?» — «Получу». И тогда я…

— И тогда ты сбежал.

— Точно!..

— И упер книгу с собой.

— Точно!..

И смеются.

А Светик рассматривает «Житие». Листает тяжеловесные страницы. Разбирает отдельные слова.

— Почитай. Почитай. Бога поймешь, — смеется недоделанный попик.

И тут Бабрыка прибавляет звук — футбол! Вот он, футбол! — слышится рев стадиона. Бабрыка и недоделанный прилипают к телевизору. Это надолго.

Светик уходит с книгой в свою комнату. Там пристраивает ее на столе. Снимает с гвоздика фотоаппарат Бабрыки. При фотоаппарате есть вспышка. Светик прикрывает плотнее дверь. И окна.

— Начали, — говорит она сама себе. — Приготовить улыбку… Сейчас вылетит птичка!

И не торопясь принимается щелкать. Страницу за страницей. Книга называется «Житие игумена нашего Варсонофия».

А дня через три Светик подходит к Каратыгину. На рынке. Когда дневной жар уже спадает.

— Где ваши бородатые?

— Кто?

— Ну те, двое. Аспиранты. Которым не мешало бы побриться. И помыться заодно. — Светик немножко нервничает.

— Кто вы? — И Каратыгин рассматривает Светика.

Не узнает. Или, может, ваньку валяет?.. У нее милое, привлекательное лицо. У нее большие серые глаза. У нее стройная фигура. Мог бы уже и приметить.

— У меня есть «Житие», — говорит Светик.

Тут же — из ближайшей телефонной будки — Каратыгин звонит. Теперь Светик его рассматривает. Ничего себе мужчина.

Появляются филологи — очень быстро они появляются. Оба взволнованы. Чудаки они все-таки. И конечно, сегодня не умывались.

Светик спрашивает, как их дела с религией. С попиком то есть.

— У нас уже есть четыре сотни. Кое-как наскребли, — жалуются они. — А он уперся, хочет пять. И ни рублем меньше.

— Да, — сочувствует Светик. — Он скорее умрет, чем уступит.

— Скорее ислам примет, — вздыхают они.

И тогда Светик открывает свою бело-голубую сумку. Недавнее приобретение. У Светика, что ни говори, есть вкус к вещичкам.

— Что это?

Светик дает им подержать в руках. Посмотреть. Две фотокопии «Жития».

— Вот, — говорит Светик. — Двести рубликов за фотокопию. Качество — блеск.

— Хорошее качество, — соглашаются те.

— Берите обе — и вам не придется рвать из рук в руки. У каждого будет своя. И пишите себе спокойненько диссертации.

Бородачи колеблются, но только для вида. И от неожиданности, конечно. Они ведь и запрашивали книгу, чтобы ее скопировать. Дело немыслимое! Выгодное! За две сотняги в личное пользование. Хоть на всю жизнь. И хоть сегодня же приступай к чтению!

И рублики при себе — они их вынули. Отсчитывают и дают Светику. Крупные деньги легко считаются.

Светик забирает четыре сотни и уходит. А прощаясь, говорит:

— Только просьба. Ни звука.

— Конечно, — обещают они.

— И если тот попик сунется, ему тоже ни звука.

А на другой день Светик встречает на рынке этого недоделанного попика. Вид у него — хуже не бывает. Опечален с ног до головы. Плох. И заметно, что уже пообносился.

— Представляешь, беда какая, — жалуется он Светику. — Им не нужна книга.

— Худо.

— Хуже некуда. У них, видно, сменилась тема диссертации. А я совсем на мели и голоден… Книга никому не нужна.

Если б Светик умела всхлипывать, она бы сейчас попробовала это сделать. В конце концов, она ему сочувствует. Искренне. Она ведь тоже могла для начала попасть ногой в такую лепешку. Никто не застрахован.

— А ведь они четыреста рублей давали! — сокрушается он.

— А сейчас?

— Сейчас вообще не берут.

— Н-да.

— Хоть в урну выбрасывай. Вон на углу — видишь урну?