Айтеч Хагуров: Жизнь коротка, как журавлиный крик

Опыт стран, успешно осуществивших экономические реформы, свидетельствует о том, что их успех был обусловлен способностью реформаторов органически «вписать» экономические новации в общую социокультурную среду своей страны. Наиболее показателен в этом плане девиз японских реформаторов «ввозить чужие технологии, но не чужой образ жизни».

Реформы в России 90–х годов с самого начала были враждебны к сложившейся десятилетиями культуре современного российского общества. Через центральные средства массовой информации годами внедряется чуждая российскому менталитету культура. По существу страна оккупирована чужой культурой, в результате чего наблюдается глобальный кризис российской культуры.

Данное обстоятельство обусловило и кризис самих экономических реформ. Модели рыночной экономики выбираются не из экономических соображений, а с учетом исторических, демографических и других социальных особенностей страны. Выражаясь точнее, с учетом социокультурных ее особенностей. В современной россий ской экономике не действуют нормы и ценности ни плановой, ни рыночной, ни экономики переходного периода. Не действуют в ней и принципы и нормы ни одной из четырех моделей рыночной экономики.

Из вышеизложенного следует, что в основе охватившего Россию кризиса лежит не экономический кризис, а кризис культуры. По отношению к кризису культуры кризис экономики является вторичным и производным.

Международная научная конференция Краснодар — Новороссийск 16–18 сентября 1998 год.

Прежде чем об Айтече что‑то рассказать, скажу несколько слов про того, кого я знаю ещё лучше, чем его — моего друга Хагурова: про себя скажу. Я читатель старый. Сколько себя помню, всё читаю, читаю… И редактор тоже дай Боже. Не в том смысле, что хороший, а в том, что не одну сотню чужих рукописей довелось в руках подержать, не на одном десятке папок надписать: «В набор», а потом и — «В свет». Меня, как это ни печально, мало чем удивишь. За тридцать лет в журналистике понял: чудес — не бывает! По пальцам могу перечислить случаи, когда вдруг рукопись, прилетев словно бы ниоткуда, от никому неведомого автора, планировала на редакторский стол и оказывалась годной для того, чтобы, как говорится, начать в' ней запятые расставлять.

— Чудес — не бывает! — учили, помню, меня, только — только пришедшего в «завы» редакции художественной и детской литературы краевого книжного издательства, опытнейшие — с четвертьвековыми стажами! — редактрисы. И тут же — без всякой паузы, не через многоточие даже, а через запятую, продолжали с авгуровыми улыбками, обращаясь уже друг к другу: «А помнишь…» — «А помнишь?..»

— «А помнишь!..».

Нет, чудес, конечно, не бывает. Но случаются они довольно часто.

Айтеч про то не знает, но не дадут мне соврать те из моих коллег, кому я надоедал, держа в руках десяток машинописных страничек:

— Нет, ты только посмотри!.. Вот этот абзац. А эти строчки!..

Это я после того, как накануне вечером «Салеха и Ганку» прочитал.

Всерьез с Айтечем мы в августе (в том самом, трижды клятом…) девяносто первого познакомились. Сразу же после контрреволюционного переворота. Повели мы с ним на страницах «Вольной Кубани» так называемые беседы (надо же было хоть что‑то в противовес негодяям делать), пытаясь называть события вокруг нас собственными их именами, — так, как мы их понимали. Были предельно честными перед собой, а значит — и перед земляками — читателями. Это были смелые статьи, и я решаюсь сказать здесь об этом потому, что тон в них задавал, насыщая их энергетикой честного гражданственного слова и профессиональной мысли социолога, — Айтеч.

Лет пять прошло после того августа.

— Слушай, Юра… — звонит он однажды вечером. — Я там рассказ, кажется, написал.

— А вот этого не надо! — живо откликнулся я. — Доктор наук!.. Профессор!.. Вполне приличный человек!.. И — рассказ. Зачем — рассказ? Почему — рассказ? Хорошо ли это?

Увещевал я его, поверьте, долго, не давая вставить и слова в свое оправдание, и очень, разумеется, всерьез.

Знаю я этих ученых мужей с их «рассказами»! Две — три реплики диалога (которые — «ни в балет, ни в Красную Армию») в статью ученую втиснут — и «рассказ»! Как бы не так.

И все же от кого — кого, но от Айтеча такого коварства я не ожидал. С тем и взял: «Но пасаран!»

Ладно: читаю.

Читаю… Да Боже ты мой! Не повесть — нет, не роман даже (их каждый — всякий, кто очень захочет, может сочинить), а — Рассказ. Рассказ!