Айтеч Хагуров - Жизнь коротка, как журавлиный крик

Два года назад я заметил определенные боксерские задатки у своего племянника — 14–летнего Муратика. Устроил его в секцию. Он походил месяц и бросил. В беседе с ним выясняется главная причина — тренер матерится, делит ребят на любимых и нелюбимых. Такого в школе Когана невозможно и представить. За шесть лет занятий боксом я не слышал, чтобы ребята на тренировках или после нецензурно выражались. Если приходили блатные, они или преображались, или отсеивались сами.

Вспоминаю соревнования на первенство вузов края в 1957 году. В вузовской боксерской среде я уже считался одним из сильных, сам это сознавал и потому к соревнованиям, в отличие от других ребят нашей команды, не очень готовился, пропускал тренировки. На одной из них он передавал через ребят мне «привет». Это было предостережение, как вскоре оказалось, оправданное. В первом же бою достался мне противник и достаточно техничный, и физически очень сильный. С трудом продержался до конца раунда и вернулся в свой угол не только побитый, но и морально подавленный.

Евгений Давыдович не был у меня секундантом, потому что в том году он тренировал и команду политехнического института, из которой был мой противник. Будучи тренером и моего противника, он не мог быть моим секундантом по моральным соображениям. Однако, увидев мой первый раунд, он подошел к нашему углу и, когда секундант закончил процедуру моего интенсивного отдыха, толь

ко и сказал: «Юра, ты что его боишься? Я тебя не узнаю!». И этого было достаточно! Усталость и с нею подавленность и неуверенность исчезли мигом. Я стоял посреди ринга раньше, чем прозвенел гонг, и с нетерпением ждал противника.

Во втором раунде я ошеломил и его, и судей, сразу произвел перелом в поединке. Мой противник с трудом продержался до конца боя и явно проиграл. Никто не понял причины столь резкой перемены в нашем поединке. А заключалась она в том, что Евгений Давыдович владел секретом закона превращения моральной энергии в физическую. К нам, как правило, он обращался по фамилиям, и то, что он обратился ко мне по имени, означало доверие. Больше всего мы боялись проявить перед ним трусость, на которую он мне намекнул, а эта боязнь превратилась, как ни странно, в смелость в бою. Словом, он знал, когда и что нам говорить. Евгений Давыдович был первоклассный тренер, но для него, повторяю, этого определения мало. Он был Учитель, и то, что вкладывал в ученика, оставалось на всю жизнь.

Приведу еще пример из своей биографии.

Первый раз я защищал свою докторскую диссертацию в 1989 году в совете по «закрытым» диссертациям, потому что остальные советы в Институте социологии АН СССР находились в состоянии затянувшейся перерегистрации. Но какая могла быть секретность в социологии в 1989 году?!

Я выполнил формальности по «закрытию», точнее «засекречиванию», сам формально отнесся к этой закрытости, полагая, что разговор будет по — существу, и вышел на защиту. Но мои враги ловко воспользовались проблемой «закрытости» и организовали не по содержанию работы, а именно по «закрытости», шабаш. Голосование, хотя формальным, большинством было в мою пользу (а как иначе — ведь никто не критиковал содержание работы), но было таким, что ВАК не мог не обратить внимание: там потребовали «усилить закрытость». Я это расценил как продолжение нечестной борьбы и забрал диссертацию. Короче говоря, я был нокаутирован самым подлым, нечестным образом. Однако, когда немного отошел, понял, что хотя враг коварен, но труслив и слаб, и потому старается бить не по содержанию, а по форме. Я вышел через год на открытую защиту, подобрав честных «судей», и персонально пригласил своих недругов. Они не явились, защита прошла превосходно, и первым, кому захотелось обо всем рассказать, был Евгений Давыдович. Ведь упор

ству в достижении цели научил меня больше всех он.

Я разыскал его в Москве и рассказал о том, что взял реванш в честном бою так, как он меня научил. В его скромной двухкомнатной квартире мы много говорили, вспоминая прошлое. Перед этим отмечался его шестидесятилетний юбилей, и Евгений Давыдович был удивлен моим отсутствием на нем: в списки приглашенных из Краснодара он включал и меня. Но меня не могли найти в Краснодаре, ибо я в это время в Москве, уединившись от всех, готовился к своей защите и, каюсь, забыл о юбилее.

На 60–летие Когана в 1991 году в Москву съехалось огромное число людей со всего бывшего Союза. Поклонники юбиляра представляли все регионы страны — от Дальнего Востока до Бреста. Это были люди самых разных профессий, твердо стоящие на ногах, преуспевающие каждый в своей сфере деятельности. А ведь в прошлом большая часть их относилась к числу неблагополучных пацанов. В люди их вывела мужественная и суровая школа Е. Д. Когана