Айтеч Хагуров - Жизнь коротка, как журавлиный крик

Чем заслужила моя мать авторитет и любовь среди людей, ее знающих? Чего такого она могла сделать для людей, простая неграмотная женщина? Богатой она никогда не была. Более того, когда в 1949 году отца посадили на 25 лет, она осталась с четырьмя детьми и с ними материально бедствовала. Но именно в те тяжелые годы проявилось ее великодушие не как простая совокупность добрых дел, а как цельная философия жизни. Такая философия помогает человеку достойно решать значимые и в то же время не простые вопросы.

Мама была и демиургом, и жрицей, и хранительницей Поля Любви и Добра, которое она создавала вокруг себя. В условиях нищеты и безысходности, когда мы пятеро остались без отца — кормильца, это Поле было островом выживания. Оно давало нам энергетическую подпитку в голодные дни, утешало в дни поражений и обид, вселяло надежды и тогда, когда не на что было надеяться. Люди, которые сейчас помнят и чтят нашу мать, хоть раз побывали на этом Поле. Я уверен, что чистота и сила добра и бескорыстия на нем заставила каждого из них призадуматься над преимуществами, которыми обладают те, кто живет по Большому Счету, в его, конечно, духовном понимании. Разве не прекрасно, что в этом бренном, полном отчаяния и борьбы мире есть ценности, позволяющие человеку возвыситься. Они, эти ценности, в нем, в человеке. Они позволяют осознать ему, что через эти ценности он в себе же находит силы и энергию… — и свободу, конечно. На пороге нового тысячелетия, в период торжества техногенной цивилизации уже ничто внешнее не ограничивает нас. Даже подсознание не сильно заставляет нас страдать, и все‑таки нам плохо. Плохо, потому что, хотя замки сняты, мы продолжаем сидеть по камерам одиночества. Что делать, чтобы не сменить камеру на узкий коридор, ведущий от камеры к камере, чтобы выйти на настоящий простор? Убежден, что уходящий, но бесценный жизненный опыт и жизненная философия таких, как моя мать, дают ответ на эти нелегкие вопросы.

В 40–х и 50–х годах наши аулы не имели с Краснодаром автобусного сообщения. Люди, приезжавшие по делам в город, не успевали управляться за день так, чтобы вернуться к себе в аул. Приходилось ночевать в городе. Гостиниц тогда было мало, да и денег на гостиницы у людей не было. Шли к нам ночевать и родственники, и неродственники разных аулов, но особенно с маминого и отцовского. За редким исключением мы ночевали без гостей, если так можно назвать людей, вынужденных искать себе ночлег. Я, и мои двое младших братишек, и сестра настолько привыкли к этим «гостям», что когда мы оставались одни, нам было и скучно, и грустно, хотя при них мы чаще всего лишались своих кроватей и спали на полу. Зато они приносили к нам в дом жизненную атмосферу аулов, по которым мы всегда скучали со времени переезда в город.

Чаще всего приезжали на рынок с товарами. На втором месте по частоте была проблема устройства больных родственников в больницы и их последующее посещение. Приезжали еще для того, чтобы получить свидание с родственником, находящимся в тюрьме, или передать ему передачу. Наконец, надо отметить тех, кто провожал своих парней в армию. Помочь реализовать товар, который был доставлен с таким трудом, уделять внимание больному и находящемуся в тюрьме после отъезда родственников, пообщаться с призывником, если его на несколько дней оставляли в Краснодаре, и многое другое было помощью в критической ситуации.

Во всех этих случаях участие и помощь нашей матери оказывались важными, решающими и даже судьбоносными. Люди этого не могут забыть. Они рассказывают о ее бескорыстно добрых делах детям и внукам. Так с годами имя нашей матери стало известно и среди тех, кто ее никогда не видел. Она воспринимается всеми как Человек — Солнце, с именем которого связано все доброе и светлое.

В таком своем проявлении удивительно похожи мои обе матери, хотя они из разных социальных слоев. Их сходство позволяет заключить, что Мать не имеет национальности, потому что по призванию она выше всякой национальности. В связи с этим должен признать первую неточность в названии своего рассказа. Эта неточ-. ность логически породила вторую неточность. Выйдя замуж за поляка, Валентина Гавриловна потом всю жизнь носила его фамилию Царюк. Я же, назвав ее русской матерью (чтобы как‑то отличить от родной, адыгейской), вынужден был указать ее русскую девичью фамилию — Пестрецова.

После всех этих пояснений, наконец, перехожу к описанию обстоятельств, при которых судьба свела меня с Валентиной Гавриловной.