Айтеч Хагуров - Жизнь коротка, как журавлиный крик

Мои отношения с тетей Сасой особенно испортились после того, как я предпринял попытку уехать с Русланом и его мамой, когда они возвращались в дедушки аул. Началось все с того, что Рус — лан предложил мне совершить с ним побег — уйти с ними, не предупреждая тетю. Сладостно забилось сердце, растревоженное надеждой. Я так настроился на отъезд, что решил и с тетей поделиться радостью. Поэтому я попросил мать Руслана поговорить с тетей о моем отъезде. Но договориться им не удалось, и они даже поссорились.

Уже взрослым я выяснял у своих адамиевских тетушек причину, по которой они удерживали меня целый год в своем ауле. Неужели им было не понятно, как я тосковал и по родной матери, и по своим братьям и сестрам? В один голос они говорили, что считали своим долгом прокормить родного племянника хотя бы год — ведь у моего дедушки было столько нахлебников. И весь аул их, дескать, не понял бы, если б они этого не смогли сделать. Теперь я верю: — они говорили правду.

Тяжелые времена сделали особенно значимыми чувства долга и чести. Только нравственный долг заставлял тетушек возиться со мной: что, кроме хлопот, могли они получить от семилетнего мальчика?

Что касается моих переживаний… На фоне их забот — переживаний были они, конечно, детскими. Дело было не только в рабском их труде от зари до зари… У тети Сасы сын как ушел на фронт, так и не подавал вестей. А у тети Гошавнай старший сын сгорел в танке — еще до тех событий, о которых я сейчас вспоминаю. И в то время она отрешилась от жизни…

Я стал жертвой нравственного конфликта, в котором оказались мои тетушки. Как утверждают специалисты по этике, конфликтная ситуация требует от человека совершить выбор между сталкивающимися принципами — в пользу одного из них, в ущерб другому, и только разрешение этого противоречия позволит реализовать нравственную цель. Именно эти ситуации имел в виду благороднейший человек XX века Альберт Швейцер, когда писал: «Чистая совесть есть изобретение дьявола».

IV

После отъезда Руслана с матерью я совершил серию акций неповиновения, доводя тетю Сасу до отчаяния. Все она вытерпела! Кроме наших проделок с Федькой… Его появление было радостным событием для ребятишек. Это был молодой мужик — как вспоми — наю, несколько чеканутый и, наверное, потому не призванный в армию. Таких дети любят. Приходил он из Николаевки. Мы помогали ему ловить рыбу сетями — в ожидании лучшего: игры в ловитки.

Федька взбегал на самую крутую часть берега, раскручивал пропеллером свой длинный член и кричал: «Да здравствует великий адыгейский народ» — и прыгал. Пока он летел, пропеллер крутился. Так он изображал самолет. Его призыв приводил нас в восторг. Время было военное, и все возгласы, начинавшиеся с «Да здравствует!..», производили на нас потрясающее впечатление.

Мы кидались за ним вслед. Одни, что посмелее, ныряли с того же места, что и Федька, другие с пологой части берега пытались перехватить его. Но поймать Федьку в воде было невозможно, как рыбу руками. Даже если кто‑то натыкался на него случайно, он надолго залегал на дно.

Этот момент был самым интригующим в игре. Первый, кто натыкался на него, начинал вопить: «Нашел, нашел!». Но пойманный оставался на своем месте. И — не шелохнется. Нырял другой. И с воплем: «Это он!» — выскакивал. Но уже третий сеял среди нас страх

— вопил: «Это не он! Это сом!» И начинался отчаянный спор — сом это или он?

Место, где было что‑то вроде Федьки, начинало нас пугать. Спор останавливался лишь тогда, когда неожиданно, совсем в другом месте — почти на противоположной стороне реки — вылезал из воды, подобно громадному водяному, сам Федька. Он мог тут же снова нырнуть, оказаться возле нас, крепко схватить кого‑то за ноги. Мы с визгом выскакивали на берег. И Федька вылезал из воды, садился на берегу, долга молча возился со своим пупком.

Мы оказывались возле него. Говорили мы все на адыгском языке. Отдельные русские слова мы знали — кто больше, кто меньше, но строить фразы не могли. Федька тоже знал отдельные адыгские слова, и разговор наш шел с бойкой жестикуляцией.

Как‑то в очередной свой приход Федька не стал играть с нами в ловитки, а устроил ловлю раков. В ауле их никто никогда не ловил. Если они и встречались в воде, их обходили или убивали: отношение к ним, в соответствии с мусульманским укладом, было как к нечистой твари.

Вначале мы боялись раков, потом нам стало интересно держать их за спинки — они беспомощно двигали клешнями… Мы думали, что это — игра вместо ловиток, но оказалось: Федька хочет жечь