Эльмира Нетесова - Последний шанс

— Я не ору! Никто от меня слова не слышал. Только защищаюсь от наездов. Это она всему виной! Она вопит на весь дом. Вот ей и говори. Хватит на мне отрываться! — вскипел Димка.

— Если б не таскался как шелудивый кобель, никто тебе не сказал бы и слова!

— Я уже не ору. Слова не услышишь, живи, как хочешь. Хоть раком стой на пороге, мне безразлично. Но ко мне не подходи. Остыла к тебе душа, отгорела. Я больше не люблю. Ты, понял? И не держусь за тебя! Мы с сыном проживем сами. Ты не сможешь ужиться ни с кем, потому что не создан для семьи!

— Столько лет прожили и вдруг я негодный отец и муж! Чего ж столько лет терпела? — усмехался Димка.

— Да разве это жизнь? Сплошная мука! Ни одного доброго слова не слышала от тебя. Все мужики своих баб называют женами. А я что слышала! Телка? Дура, психичка, а чего на себя не глянешь? Сущий отморозок и козел! Дура была, когда полюбила тебя! Знай тогда, на пушечный выстрел не подошла бы! — стояла у двери, покраснев до волос.

— Подумаешь, осчастливила! Я и не собирался на тебе жениться! Сама привязалась! Я никогда не любил тебя! — смотрел на Шурку насмешливо, вприщур.

— Спасибо за откровенность! Когда-то это должна была услышать. Что ж, получила поделом! Прощай! — кивнула сыну на дверь.

— Дети! Куда же вы? — услышали из-за двери голос свекра. Шурка с сыном быстро спустились во двор. Они не увидели и не услышали, как упал человек на пол. Димка подскочил к отцу. Тот судорожно глотал воздух, пытался сорвать на груди рубашку, но руки не слушались.

Вскоре «неотложка» увезла Леонида в больницу. Димка поехал следом. Бледный, перепуганный, он дрожал, не знал, что предпринять, чтоб помочь отцу. Он боялся потерять его. О Шурке и сыне не думал, был уверен, вернутся, как только пройдет обида. Не больше трех дней выдержат. И примчатся сами, — усмехнулся, въезжая в больничный двор.

Леонида положили в реанимацию, с диагнозом: обширный инфаркт. Димка всю неделю просидел у его постели. Лишь на работу позвонил, сказал, где он, и что случилось с отцом. Все эти дни врачи-кардиологи не отходили от человека. Вздохнули с облегченьем лишь когда он задышал, потом открыл глаза, увидев сына, слабо улыбнулся. Леонид заметно похудел, побледнел и ослаб. Лишь к концу второй недели спросил сына:

— Где Шура и внук?

— Наверное, дома. Где ж им быть?

— А почему они не приходят ко мне?

— Не знают, где мы с тобой приморились! Давно бы примчались, а я забыл о них! Ты, прости меня!

— Ты не был дома?

— Я все время с тобой!

— Беги к нашим, скажи им все. Пусть не переживают и не волнуются. Привет от меня передай. А еще, что скучаю без них и очень жду!

— Нет, отец! Не могу оставить тебя одного! Отсюда выйдем вместе. Наши обойдутся и подождут. Я не хочу тобою рисковать, — запротестовал сын.

— Я кому говорю! Беги! Верни их домой обоих. И мне позвони, что вы снова вместе! Я хочу, чтоб вы никогда не разлучались! Слышь, сынок! Иди! Живые об жизни думать должны. Это правильно! Не медли! — отвернулся от Димки. Тот послушно поехал домой.

Едва вошел в квартиру, понял, что ни жена, ни сын сюда не приходили. Пыль осела всюду. Словно квартира обезлюдела навсегда. Кругом тишина и одиночество в обнимку с тоской присели в каждом углу.

Димка набирает номер Шуркиного телефона. В ответ молчание. Никто не хочет говорить с ним. Даже сын не ответил.

— Вот, блин, обидчивые! Ну, а что если б я на каждый твой брех так реагировал! А уж как ты меня полоскала, ни один бы мужик не выдержал. На всю улицу, на весь город, что там дом и двор! Но я же терпел и молчал. Эта ж телка в люди лезет, чмо безмозглое! Она уже обижается, гнилая кадушка! Думаешь, что побегу за вами! Хрен тебе на рыло! Не дождешься! Да я уже сегодня семнастку сниму. Ох, и оттянусь с ней до утра! — потягивается человек в кресле, предвкушая вечер.

— Вот только пыль смахну, чтоб не думала макака, что без нее в грязи зарасту. Ведь жили мы вдвоем с отцом. И все нормально было. Сами убирали и готовили, никто на уши не садился и пасть не отворял. С отцом никогда не брехались. Все ладилось. Дернул меня черт жениться! Сколько лет промучился. Ни одного спокойного дня не видел. К замочным скважинам ревновала. Иль другие мужики бабам не изменяют? Еще как, и все! Зато их по городу не позорят, все разборки проходят дома, тихо, под одеялом! Попробуй, скажи бабе, что ее мужик козел и кобель, глаза выдерет, доказывая всем, что муж у нее сущий ангел. А то как же? Всякая знает, что от хорошей жены мужик налево не свернет. Коль так, какая дура себя дерьмом признает? Сколько раз говорил Шурке, чтоб себя не позорила. Так ведь не дошло. Потому звал ее — Шурка-дурка. С чего злилась, если впрямь такая? — убрал в квартире человек и позвонил Ивану.