Эдуард Лимонов - В Сырах

— Это, следовательно, Петрович присылает тебе тексты вроде: «С добрым утром, мой цветок! Еду к тебе, через десять минут буду!»

— Да. А что тут такого. Ну, может, он в меня немного влюблён.

За те два года, в которые мы любили друг друга, я утерял из виду понимание того, что да, в актрис все немного влюблены…

Именно в те дни, видимо, был у неё переломный период. Видимо, её качало из моей стороны в другую сторону. Во всяком случае, отчётливо помню, что она позвонила мне за день до дня рождения сына, 6 ноября, и, помолчав, сказала:

— Ты знаешь, я решила, что не поеду в Гоа.

— Отлично, — сказал я, — правильно решила.

— Ты приезжай, тут Лариса Николаевна с Виктор Сергеичем приехали, придут, — сказала она.

Я поехал, а зря. Потому что в присутствии посторонних глаз она опять стала чужой и враждебной.

— Не прижимай Богдана так сильно! Ты видишь, он недоволен… Отпусти его…

— Послушай, это и мой сын, а не твоя собственность. У каждого из нас своя манера обходиться с ним.

Она уже держала Богдана на руках и смотрела на него вампиром, сладко улыбаясь. А он вырывался, он ведь научился ходить, и ему хотелось ходить, ходить, ходить. Я его понимал.

День рождения номер один начался с того, что он встал ещё до рассвета, и, полный энергии, стал срывать шторы с окон. У нас были такие, знаете, сворачивающиеся мгновенно в рулон серые шторы на окнах. На ночь мы их опускали. Богдан сорвал одну очень профессиональным, косым движением, и она повисла, и рванул вторую. Мальчик он был уже сильный. Я вскочил с постели и встал рядом с ним.

— Богдан! Не сметь! — я взял его за плечи и повернул от окна к нашей кровати.

Тут вскочила жена.

— Отпусти ребёнка!

В глазах её была ненависть. А Богдан даже не кричал, потому что не было причин для крика. Он с удивлением, вытаращив глазёнки, глядел на мать. Она выглядела как фурия. Я не выдержал.

— Слушай, иди ты на хер! Ты заебала меня своими замечаниями! Я всего лишь остановил сына, срывавшего шторы с окон. Я его даже не шлёпнул.

На шум явилась тёща. И приняла мою сторону. Я всё равно оделся и злой, как дьявол, отправился закупать алкоголь для гостей. Мы ожидали с десяток гостей.

К концу вечера скандал вспыхнул опять. Когда ушли журналисты журнала «Хелло!» и большая часть гостей, я уже изнемогал он замечаний жены:

«Он не хочет воды, что ты ему заливаешь в горло воду!»

«Отпусти его, он хочет гулять!»

И её наиболее любимое:

«Не прижимай его так, ты его раздавишь!»

Сами они, все эти женщины, жена, тёща, дочь, плюс чеченка Рита и её дочь-подросток только и делали, что тискали моего сына и прижимали его единственного мужчину на весь этаж. Они ахали, охали и передавали его из рук в руки. Я смотрел на них смотрел и вдруг швырнул в проходящую у дальней стены жену бокалом, за все мои муки. Это было плохо, но это было честно. Все эти женщины, целых пять, создали своеобразный культ личности Богдана. Неуместный, назойливый, и в конечном счёте, вредный для него. У них ни у кого не было мужчины (моя жена была в процессе избавления от меня, тёща изгнала мужа давным-давно, у Риты мужа убили, у двух девочек пятнадцати лет ещё не было мужчин), и они, каждая, перенесли всю свою невротическую нереализованную страсть к мужчинам на Богдана. Он был в опасном положении.

Я швырнул не один бокал. Несколько. При этом я ещё и кричал: «Вы думаете, punk умер? Великий панк жив! Punk is not dead!» Жена ушла в другую комнату и не показывалась.

Пришла тёща и сказала:

— Как вы себя ведёте, Эдуард! Как хулиган-подросток! Я сейчас вызову милицию! Уходите из моего дома.

Оставшиеся гости, горстка, поспешно ушли. И я ушёл. Вместе с моими гостями, мои друзья Александр и Наталья довезли меня ко мне в Сыры и уехали. Помню, что засыпая, я очень мучился тем, что нарушил партийную дисциплину, не вызывал охрану и потому покинул квартиру неохраняемый. Такое нарушение дисциплины непозволительно, думал я во сне. Непозволительно.

Свою семейную жизнь я наутро посчитал законченной. Я знал себя уже столько лет, чтобы безошибочно понять: всё, тупик. Стать нормальным человеком, отцом семейства, мне не удалось. Пусть я и старался. Но мой мощный дух не смог смириться с тем, что меня исподволь затащили под скудно освещённые небеса, где в кустах и кулисах бегают, скрываясь, чёрт знает какие персонажи, Артуры и Петровичи, целая стая женщин разрывает на части и сюсюкает над моим единственным сыном, вырывая его друг у друга.

Своё поведение вчерашним вечером я не одобрил. Помнил я всё прекрасно. Чтобы меня напоить, до сих пор нужно влить в меня добрые полведра спиртного, пьян я вчера не был. Дело в том, что мой гордый дух не выдержал того, что меня пытались сломать. Сделать придатком к семье. Но не удалось. Я попытался вспомнить, что же конкретно вызвало мой гнев, отчего полетел в жену бокал? Пока я приготавливал себе кофе, я перебирал эпизоды вчерашнего вечера. Вот входит мой адвокат Беляк, он же крёстный Богдана. Вот он уходит, долго не задержался. Вот тёща. Приветствует в прихожей не то двоюродную, не то троюродную сестру моей жены с мужем. Оглядывается вокруг: