Ат-Тайиб Салих - Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах

— А чем плох осел, па котором ты сидишь? Если тебе некуда девать деньги, посватайся к какой-нибудь женщине.

— Накормивший Женщин больше уже не женится, — сказал Вад ар-Равваси. — Ему лучше отправиться в паломничество.

— Как же тогда его будут звать? — спросил Ахмед. — Хаджи Накормивший Голодных Женщин?

Ат-Тахир возразил:

— Накормивший Голодных Женщин — и хаджи? Нет, так не бывает. Его будут звать просто Саид.

Могучий Саид Накормивший Голодных Женщин долго и заливисто смеялся. К всеобщему удивлению, Абдель-Хафиз нарушил обет молчания и одиночества и тоже издал короткий, еле слышный смешок, напомнив Михаймиду о своем присутствии.

После этого нить разговора прервалась. Блик света отразился на поверхности реки, заставив Михаймида обернуться. Он натянул поводья своей ослицы и увидел, как восходит солнце. Издали казалось, что оно стоит на огромной горе без конца и без края. Оно было все открыто взгляду, как человек, спящий обнаженным под открытым небом. Желтеющий вдали северный берег сверкал под утренними лучами. Река то появлялась, то исчезала, как мираж, как зарница. У самой воды росли нильские акации и тальх. За ними расстилались поля пшеницы. Пальмовые рощи поражали кипением жизни. Дальше, вплоть до самых домов, тянулись другие поля, а за ними расстилались бескрайние пески пустыни. Ему казалось, что пустыня висит в пространстве. Она то приближалась к нему так, что ее можно было достать рукой, то убегала, удаляясь, как несбыточная мечта. Там среди бела дня он услышал давно знакомые голоса и увидел воочию тех, кому они принадлежали. Голоса доносились до него со стороны реки и из пустыни, с востока и запада. Он заметил, как какие-то фигуры выходят из воды, пробираются между ветвей деревьев, перепрыгивают через макушки пальм и крыши домов, порхают, танцуя в воздухе, над куполами и тают, исчезая в лучах солнца. Было непонятно, в какое время все это происходит. Восход был похож на закат. Они сменяли друг друга и повторялись каждое мгновенье. Он смотрел на все это без страха и удивления. Потом натянул поводья своей ослицы и повернулся спиной к солнцу.

Ат-Тахир Вад ар-Равваси повернулся ко мне, не поднимая лица от воды. Мой вопрос остался, однако, без ответа, повиснув в воздухе между рекой и небом. Его лицо было хорошо видно, оно блестело среди тьмы, словно от него исходил свет. Внезапно он закричал:

— Сучья дочь, уж сегодня ночью ты мне попадешься!

— Почему ты говоришь «сучья дочь»? Откуда ты знаешь, что это самка?

— Даже среди рыб женщина — всегда женщина, а мужчина — всегда мужчина.

Среди этой кромешной тьмы я ослеп, но Ат-Тахир Вад ар-Равваси все видел и слышал.

— Видишь ли, — сказал он, — у нас с ней давние счеты. Лет пятьдесят тому назад одна из бабушек этой рыбины перевернула мне лодку. Когда я упал в воду, она схватила меня за штаны и стала тянуть за собой вниз.

— И как же ты поступил?

— Я оставил ей свои штаны и выскочил из воды совершенно голый.

Его голос в темноте звучал бодро и весело, и казалось, что рыбы, плавающие в воде, понимают его.

— Больше трех месяцев я охочусь за ней: то она оборвет леску, то съест наживку и уплывет. Бесстыжая! Не рыба, а дочь шайтана.

Во время своих поездок я встречал его всегда на заре — то в лодке посреди реки, то в поле. Иногда я видел, как он сидит на берегу с удочкой. Я успел позабыть его приятный, мягкий голос. Но в то утро я услышал, как он поет песню, мелодия которой словно соединяла оба берега реки тонкими шелковыми нитями. Однажды я увидел издали, как он сидит, грустно всматриваясь в воду. Я окликнул его, но он не ответил. Позже я спросил его около лавки Саида, о чем он тогда задумался. Засмеявшись, он ответил:

— Значит, ты меня видел в тот день? Ей-богу, удивительная история! Правильно говорят, седина в волосы, а бес в ребро. Клянусь аллахом, пятьдесят лет я ничего такого не видел. Все пятьдесят лет, что я ловлю рыбу в Ниле, я ничего не знал и ничего не слыхал. В то утро бесстыжая оборвала леску и нырнула вглубь. Слышу, что-то зашевелилось на поверхности воды. Вдруг вижу — да сохранят нас силы небесные, — из реки выходит девушка неописуемой красоты, в чем мать родила. Клянусь господом, я услышал вот этими своими ушами, как она сказала ясным и отчетливым голосом — вот как мы сейчас с тобой говорим: «О Вад ар-Равваси, тебе лучше оставить меня в покое». Не успел я найти подходящие слова, чтобы ей ответить, как она нырнула опять в реку. Ох, брат Махджуб! Ох, братья! Так и остался я сидеть, глядя на воду.