Дмитрий Липскеров - Всякий капитан - примадонна

Верка где-то отыскала караоке и запела оглушительно: «Вместе весело шагать по просторам, по простора-ам!»

Мать положила глаз на помощника капитана со смуглой кожей, как оказалось — индийца по национальности, и пыталась кадрить его. Индиец по-русски никак, а мать английского не разумела. Так офицер и не понял, чего от него хочет хмельная вдова, дергающая его за лацканы белоснежного кителя.

И только Птичик не желал веселиться. Он стоял, прислонившись к борту яхты и почти перевалившись через поручни, все всматривался в бирюзовые воды Атлантического океана, будто надеясь, что вот сейчас отец вынырнет с глубины на поверхность, широко улыбнется, а потом предложит, как обычно: «Давай я тебя обниму сынок, давай силы дам!»

Но отец все не выныривал, предпочтя жить на дне морском.

Птичика отыскал друг отца. Приобнял за плечи.

— Держись, пацан, — сказал. — Твой отец был стоящим человеком!

Мальчик кивнул, стараясь сдержать слезы. Но они, горькие и обильные, текли по его лицу. Он было хотел рассказать другу отца о некоем черном отверстии у себя подмышкой, из которого сквозит адским холодом, но разом передумал, боясь, что все его будут рассматривать и лазать пальцами в дырку. А он сам еще в нее не лазил!

А потом мать продала дом отца за сущие гроши.

Тетка Рая увещевала ее, что, мол, Нестор всю жизнь корячился, чтобы этот дом построить, надо бы для детей сохранить! Но мать была непреклонна и реализовала недвижимость за какие-то странно маленькие деньги. Также она продала ценные бумаги, в которые была вложена наличность Нестора, и только Детский фонд, созданный Нестором в иностранном банке, остался нетронутым. Нестор позаботился об этом, написав в завещании, что деньги в этом фонде принадлежат Анциферу и Верке и являются обеспечением их образования. А распорядителем этого фонда был назначен его друг. Так что мать никак не могла добраться до этого актива.

Уже через полгода вырученные от продажи дома и ценных бумаг деньги растворились в пространстве нестабильности, на что тетка Рая не переставала удивляться:

— Профукать такие капиталы! Да как же это возможно!..

— Не твое дело, — огрызалась мать, думая, что все-таки чрезмерные траты на Хабиба, может быть, не совсем обоснованны.

Но уже к ночи, оставив детей с теткой, она неслась через полгорода к своему возлюбленному, как снежный заряд врывалась в съемную квартиру с люксовой обстановкой — и падала в объятия своему любовнику страстной ланью.

А потом ночь любви. Ночь, в которой, казалось, были сосредоточены тысяча ласковых рук, вулканный жар полнокровных губ, беззастенчиво вторгавшихся в ее самое интимное, она кричала, царапая острыми ногтями турецкую кожу, натянутую на спину Хабиба, взвивались каштановые волосы, падая на небритое лицо любовника, и опять она кричала — сладко и мучительно. Ее мощные бедра мелко тряслись, живот конвульсировал… А потом они пили чай из дорогих пиалушек с золотой каемочкой.

За это можно все отдать!

После таких отлучек мать, бывало, сидела дома на кухне, глядела куда-то в пространство и объясняла детям свою философию:

— Дети — не самое главное в жизни! Вы должны это запомнить, дети! Кто самый главный, как вы думаете?..

— Хабиб, — отвечал Птичик.

— Хабиб, — соглашалась Верка.

— Фу, какие глупые!.. Самый главный — сам человек. Человек прежде всего должен позаботиться о себе. А когда он хорошо о себе позаботился, то и о своих детях он хорошо позаботится! Как считаете? Правильно?

— Правильно, мамочка! — радовалась Верка материнскому откровению.

Птичик насупленно молчал.

— А ты что ж не отвечаешь?

— Я лучше помолчу.

— Уж лучше сказать, я так думаю. Мне интересны твои мысли!

— Не стоит!

— Нет уж, скажи! — не унималась мать, радуясь своему хорошему настроению, своей мудрости и своему удовлетворенному телу.

— Давай, Фирка! — торопила Верка. — Не тяни!

Птичик грустно вздохнул и ответил матери:

— Дура ты!.. Папа всегда говорил, что мы — это главное в его жизни. Что в свою очередь наши дети должны быть главными в нашей с Веркой жизни!

Матери не хотелось разрушать свое умиротворенное состояние. Да и сил у нее после Хабиба на физическое воздействие не осталось.

— Мудаком был твой отец! Истинным мудаком!

Так истошно и страшно Птичик никогда не кричал. Он дикой собачонкой бросился на мать и стал колотить ее что было сил. Он царапался и кусался, бил лбом в материнский живот, взвывая:

— Ненавижу! Ненавижу!!!