Лолита Пий - Бабл-гам

— Эрнест вас проводит.

— Нет, — кричу я, — довольно, с меня хватит, сию же минуту кончайте эту шутку, скажите мне правду, прошу вас, скотина вы этакая, скажите мне правду, где Дерек, я хочу Дерека!

— Дерек! — ору я, отвернувшись. — Дерек! Где ты? Покажись, ты, негодяй, прекрати этот кошмар! Дерек!

Я куда-то бреду по холлу «Рица», зову: «Дерек! Дерек!», и мой замогильный голос гулким диссонансом отдается в этом устланном коврами, чопорном холле, где, наверное, уже сто лет никто громко не говорил, я открываю все двери, останавливаю проходящих и гляжу им в лицо, я почти бегу, но на самом деле бегу на месте, потому что, по сути, не знаю, куда иду, и оступаюсь на ковре, и хватаюсь за колонну, мои купюры падают и разлетаются по полу, а мне плевать, я ищу Дерека, Дерек знает правду. Я знаю, он где-то прячется, может, в этом баре, может, в «Хемингуэе», или в длинном коридоре, на террасе, в простом однокомнатном номере, чтобы замести следы, снаружи за колонной, переодевшись в шофера, и когда я его найду, начнет веселиться, как всегда, когда я ловлю его на подвохе, и скажет мне: «Ну что, цыпочка, неплохая оркестровка для моей мизансцены?» — и не знаю, то ли я рассмеюсь с облегчением, то ли убью его. Меня ловят у входа в ресторан. Мерзавец с ресепшна хватает меня за руку выше локтя:

— Замолчите сейчас же, замолчите, или я вызову полицию!

Он зажимает мне ладонью рот, я пытаюсь вырваться, этот пидор зовет охрану, и охранников тоже я вижу в первый раз, отбиваясь, я понимаю, что из носа у меня течет кровь, но совсем не чувствую боли, просто замечаю, до чего же высокие здесь потолки.

— Что здесь происходит? — слышится позади меня чей-то голос, я пытаюсь обернуться, но мерзавец держит меня крепко.

— Ничего, господин директор, просто какая-то обкуренная шлюха скандалит, мы ее собирались вывести.

— В мой кабинет, — говорит господин директор, и меня волокут следом за ним в святая святых, я пытаюсь разглядеть его профиль в зеркалах по стенам, напрасный труд, он тоже самозванец, как и все здесь, кроме меня, и я скорее выплевываю, чем кричу в лицо держащим меня вышибалам и в ответ на презрительные взгляды прекрасно одетых клиентов: «Я не обкуренная шлюха! Я не обкуренная шлюха!»

— Я не обкуренная шлюха, — рыдая, бормочу я директору, который мерит меня взглядом с ног до головы.

— Это вы проникли ночью в апартаменты «Вандом»?

— Я никуда не проникала, это был мой номер…

— Ну конечно… Я бы хотел знать, кто вам открыл и с кем вы провели ночь.

— Я открыла свою дверь, своего номера, своим ключом, — гавкаю я.

— Ну конечно…

— И я не обкуренная шлюха.

— Мадемуазель, если вы согласитесь сказать правду, это сильно упростит всем жизнь.

— Я говорю правду, это вы лжете, вы не директор этого отеля, вы все в сговоре.

— Да о чем вы, наконец, говорите? Тут надо не полицию вызывать, а неотложку из Сент-Анн, — говорит он мерзавцу.

— О заговоре Дерека. Дерека Делано. Он неплохо надо мной подшутил, и над вами тоже, и, поверьте, у вас убавится спеси, когда вы узнаете, по-моему, вы просто не понимаете, с кем имеете дело.

Имя произвело впечатление, при упоминании Делано оба обменялись растерянным взглядом, и я приободрилась: скоро они получат по заслугам.

— Дерека Делано?

— Да. Именно что Делано. А я — Манон Д., и уверяю вас, когда все выяснится, я вас заставлю локти кусать за ваше самоуправство.

— Манон чего? — спрашивают они хором, с тем же недоверчивым видом.

— Вот так, тупой и еще тупее, — говорю я, потому что не знаю, что сказать, — вот так, вот так, вот так.

— А какое отношение к этой истории имеет господин Делано?

— Господин Делано путешествует, мы его не видели полгода, он, по-моему, в Соединенных Штатах. Вы с ним знакомы?

— Я его жена! — кричу я.

— Его жена?

— Жена?..

И они оба хохочут, как будто я сказала, ну, не знаю, что Том Круз — гетеросексуал, они хохочут злым, уверенным, искренним смехом, такими нелепыми, бредовыми, безумными кажутся им мои слова. И я вдруг спрашиваю себя: а точно ли мои слова не нелепые, не бредовые и не безумные?

— Позвольте мне позвонить. Только один раз позвонить.

Когда двое вышибал, которых я вижу в первый раз, вышвыривают меня из «Рица», на улице припекает солнце, и я вдруг замечаю, не совсем в тему, что лето еще не кончилось: «Гляди-ка, и правда еще лето не кончилось», в голове у меня грохочет Lacrimosa из Реквиема Моцарта, я топчусь перед отелем в припадке уныния и того, что смело можно назвать отчаянием, естественно, я не знаю, куда идти, естественно, я жалкая, жалкая, а быть может, даже и полоумная, быть может, я сплю, и скоро проснусь от поцелуев Дерека, и он мило посмеется над моим кошмаром и скажет, стараясь не показаться слишком серьезным: «Вот видишь, ты не можешь жить без меня», и я скажу, не могу, но слепящее солнце вполне реально, и пряный запах «Рица», становящийся все слабее по мере того, как я удаляюсь, тоже вполне реален, и все вокруг глядят на меня свысока — на меня, свысока, — и по-моему, этот взгляд, от которого я отвыкла, и есть самая настоящая и наихудшая реальность.