Николас Дикнер - В поисках утраченного

Я не могу без легкой дрожи перелистывать те толстые тетради. Ни одно другое занятие не позволяет так аккуратно измерять временные промежутки — некоторые из клиентов, вписанных в те страницы, давно ушли в мир иной. Одним эти книги совсем уже без надобности; другие переехали в Азию, не оставив нового адреса, а многие никогда не найдут вожделенную книгу.

Интересно, не лежит ли где-нибудь «Британника» наших желаний, всеобъемлющее хранилище малейшей мечты, скромнейшего желания, где ничто не потеряется и не сотворится, а бесконечное превращение всех вещей происходит в обоих направлениях — нечто вроде лифта, связывающего разные этажи нашего существования?

Короче говоря, наш книжный магазин — вселенная, полностью созданная из книг и управляемая книгами, и мне кажется совершенно естественным раствориться в ней целиком, посвятить свою жизнь тысячам жизней, надлежащим образом сложенным на сотнях полок.

Иногда меня обвиняют в отсутствии честолюбия. Но может быть, я просто хвораю из-за незначительной магнитной аномалии?

Ну вот, мы почти добрались до конца пролога.

Мне понадобилось две недели, чтобы наполнить те тридцать мешков, которые мусорщики закинули в свой мусоровоз сегодня утром. Тысяча восемьсот литров суперпластика — тридцать лет жизни. Я оставил только необходимый минимум: несколько коробок сувениров, кое-какую мебель, свои личные вещи. Одноэтажный дом выставлен на продажу, и пара покупателей уже проявила интерес. На оформление сделки уйдет неделя.

К тому времени я уже буду в другом месте, в своей новой квартире в Маленькой Италии, как раз напротив памятника старине Данте Алигьери.

Мусорщики закончили работу и утирают пот со лбов, ничего не зная об истории, в коей только что приняли участие. Я смотрю, как мусоровоз легко пережевывает мешки и заглатывает все, что осталось от моей матери.

Конец эпохи; я на девственной территории без указательных столбов. Нервно оглядываюсь вокруг. Компас Никольского лежит на полу рядом со спальным мешком, неизменно указывая на 34 градуса западнее севера. Я надеваю на шею вишневую ленточку.

Мусоровоз уезжает. На его место подъезжает грузовик для перевозки мебели.

НОА ВЗДРАГИВАЕТ И ПРОСЫПАЕТСЯ.

В трейлере тишина. Не слышно ни шуршания шин по дороге, ни урчания двигателя. На нижней койке в спальном мешке тихо дышит Сара. Ноа перекатывается на бок, надеясь снова заснуть, но никак не может найти удобного положения. Эта узкая полка казалась такой просторной, когда ему было пять лет, а теперь ни одна ночь не обходится без новой шишки на голове или ушибленного локтя.

Ноа тихонько вертится, пытаясь найти удобное положение, но через несколько минут обнаруживает, что сна ни в одном глазу. Вздыхая, он решает встать, бесшумно слезает по лестнице, натягивает футболку и джинсы.

Два индейца чипевайан сидят за кухонным столом. Заплетенные в косы длинные седые волосы, морщинистые ладони. Ноа не знает их имен. Один — его прапрадедушка. Что касается второго… Ноа понятия не имеет, кто он. О них известно очень мало, только то, что они жили и умерли в северной Манитобе в конце XIX века.

Ноа молча приветствует их и выходит.

Трейлер стоит на якоре посреди сорока миллионов гектаров [1] Образное выражение. ржи, окутанных легким туманом, пронзенным тут и там редкими столбами электропередачи. Солнце еще не поднялось над горизонтом, в воздухе пахнет мокрым сеном. Издалека доносится громыхание трактора.

Ноа идет босиком к краю поля. По дну ирригационной канавы бежит тонкая струйка воды. Резкий запах диазинона, смешанный с запахом глины, — знакомые ароматы.

Как раз в тот момент, когда Ноа начинает расстегивать ширинку, с дороги слышится шум приближающегося грузовичка. Ноа оставляет в покое ширинку, подбоченивается. Старый красный «форд» проскакивает мимо и уносится на запад. Ноа пускает в канаву длинную мерцающую струю.

Возвращаясь к трейлеру, он размышляет над своим странным проявлением скромности. Он не в силах отделаться от неприятного ощущения, будто «форд» вторгся в его личное пространство, а шоссе 627 проходит через их ванную комнату.

Если вдуматься, этот образ не так уж далек от истины.

Через годы в ответ на расспросы о том, где он вырос, Ноа будет бормотать нечто расплывчатое — Саскачеван, Манитоба, Альберта — и быстро заговаривать о другом, пресекая поток вопросов на эту скользкую, запретную тему.