Дмитрий Липскеров - Русское стаккато — британской матери

— Одна тысяча семьсот двадцать пятый год!

— Что? — не понял Роджер.

— Видите, клеймо стоит? — и поднес лупу к обратной стороне крышки.

Костаки разглядел какой-то знак и тотчас увидел его в каталоге, величиною с шиллинг. Против клейма стоял год соответствия.

— Покупаю, — согласился Роджер и протянул кредитную карту.

Продавец готовил слип и продолжал нахваливать уже проданную коробку.

— Замечательная вещица! Сам бы себе приобрел, но вот инициалы не мои! Кстати, — обернулся антиквар, — вам они подходят?

Роджер кивнул.

— Роберт? Рональд? Родрррригес? — сымитировал испанскую «эр» довольный хозяин.

— Вы индус? — внезапно поинтересовался Роджер.

— Да, — удивился вопросу продавец.

— Вероятно, вы уже в третьем поколении живете в Лондоне?

— В четвертом, — с гордостью сообщил антиквар, заворачивая коробочку в тонкую бумагу.

— Бывали на родине?

— У меня там прабабушка! Ей сто девять лет!

Роджер сунул коробочку в карман.

— Странно, в вашем магазине нет ни одной вещи из Индии.

— Плохие продажи.

— Колониальный индус торгует на моей родине вещами моих же предков! Удивительно!

— Что такое? — вдруг почернел лицом продавец. — Расизм?!

— Да что вы, — махнул рукой Роджер. — Я просто представил себя где-нибудь в Кашмире, торгующим индийским антиквариатом. А в это время у меня в каком-нибудь Йоркшире бабушка бы жила ста девяти лет!.. Дикость какая-то…

— Я могу сделать возврат, — зло предложил индус.

— Я купил эту вещь, она мне нравится!

Костаки потрогал карман с покупкой и на прощание сказал:

— Индусы — самая загадочная нация. Ваша религия поистине величайшая из великих!.. Индуистом можно быть только по рождению, принять же индуизм в зрелом возрасте невозможно!.. Эти погребальные костры, развеивание пепла над великим Гангом… А ниже по ручью мылят свои тела женщины в цветастых сари, омываемые пеплом своих предков. Какая преемственность! Какая глубина!..

— Убирайтесь! — прошипел индус.

— Вы меня не поняли! — воскликнул Роджер. — Извините, если в моих интонациях проскользнуло что-то обидное для вас! — Он протянул продавцу руку. — Роджер Костаки!

Продавец все еще подозрительно смотрел на странного типа в залоснившихся штанах, потратившего запросто тысячу фунтов и очень двойственно разглагольствующего об его родине.

— Я был много раз в Индии! Я люблю вашу страну! Ну же! — странный тип почти ткнул в продавца протянутой ладонью.

Индус с видимой неохотой пожал Роджеру руку, найдя ладонь влажной и неприятной.

— Мушараф.

Роджер улыбнулся, достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул новому знакомому.

— Я играю в Лондонском королевском симфоническом оркестре. Это билеты. Приходите завтра! — и вышел вон.

Мушараф еще долго смотрел то сквозь витрину, вслед странному покупателю, то на билеты Лондонского симфонического. В таком недоуменном состоянии он не находился еще никогда…

Возле прохода на сцену собрались все участники концерта. Кто-то сквозь кулисы, отодвинув их слегка, рассматривал публику — это молодые глазели на Чарли, — а оркестранты постарше знали, что сегодня, впрочем, как и всегда, аншлаг, да и принца видели не единожды.

Появился Миша.

— Здравствуйте! — приветствовал он всех тихо. — Пошли!

На сцене появилась первая скрипка, и раздались аплодисменты. За первой скрипкой потянулись и остальные, занимая в оркестре свои места.

Роджер выходил одним из последних, зато его стул располагался прямо на авансцене, возле правой кулисы.

— Шостакович в третьем! — услышал он за спиной картавый голос. — Легато-о-о!

Костаки даже шеей не двинул, прошел к своей кулисе, сел на стул и еще раз проверил пояс.

И конечно, слегка подвесив паузу после выхода последнего музыканта, явился на сцену Миша. В черном безупречном смокинге, в тонких золотых очках, он поклонился публике, с креном на правую сторону, выпрямился и пригладил волосы.

Уже кричали «браво», а Миша стоял у кромки сцены и глядел сквозь стекла очков на принца Чарльза, не обращая внимания на русского посла вовсе.

Он вернулся к оркестру, взял с пюпитра палочку и показал на всеобщее приветствие. Оркестр поднялся и получил от зала авансом энергию аплодисментов.

Роджер ненавидел всякого рода эксперименты в искусстве. Литовский балет он лицезрел на репетиции и считал, что лучше бы малайцы занялись конструированием автомобилей, чем литовцы балетом.