О'Санчес: Я люблю время

– С самого льда поищу, вроде бы должен быть хорошенький кувшинчик, для самых дорогих…

Но воин уже отвернулся к мальчику.

– Неужто охи-охи?

– Он и есть. – Мальчик явно загордился, ему польстило изумление грозного чужака, а Мусиль – что Мусиль, он всегда кричит и дерется, урод, и еще будет, что теперь заранее расстраиваться. Хоть и не больно, а все равно обидно.

Лет двенадцать парнишке, волосы светлые, не местные. Стало быть приблудился из дальних краев, или мамка от проезжего нагуляла… Теперь мальчик на побегушках, либо продан, либо вообще сирота. Но ошейника нет. Хотя в этих краях, на побережье, ошейников не жалуют, сами все когда-то беглые были.

– Ты, никак, приручить его собрался? – Мальчик покраснел.

– А что, нельзя, что ли?

Воин почесал мохнатую грудь, рыгнул задумчиво, опять отхлебнул.

– Может быть и можно, не слыхивал. Вырастет и тебя же и скушает между делом.

– Не скушает. Я его чувствую, он меня любит.

– Любит… А не боишься, что за ним мамочка придет? Они своих из-за горизонта чуют, тем более молочное дитя пропало? Или, храни нас боги, папочка припожалует?

– Дак ведь папочки у них отдельно бегают, сучки-то их выгоняют, как ощенятся, не то они сами и сожрут весь приплод…

Надо же, такой дядька здоровый, взрослый, а простых вещей не знает…

– А, точно, это я по аналогии с человеками сказал, насчет папы и мамы. А у животных часто семьи по природному обычаю неполные, это верно. Ну так тем более, если они еще и каннибалы, зачем тебе такое сокровище?

– На охоту буду брать, дружить будем…

– Хм… Дружить! С охи-охи! Ну, если так, то конечно, хотя… Так что? Он, говоришь, кобель? А где у нас мамочка?

Лин не знал, что за слова такие – аналогии, каннибалы, но вопрос понял.

– Мамочка разорванная лежала, тухлая, уже вся в мухах, а он рядышком пищал. Было пятеро щенков, да один из всего выводка живым остался. Вот я его и подобрал. Он на самом-то деле ласковый. Вот смотрите: сейчас так пищит, а когда я его на руки беру, покачаю – совсем по-другому. Слышите? Он меня теперь своим считает, я ему как мама.

– Ничего себе! У вас тут, смотрю, ужасы не хуже, чем у нас на западной границе: и охи-охи стаями бегают, и их самих уже на части рвут, а я тут хожу почти голый, если не считать меча да панцыря… Ласковый! Если охи-охи тебе ласковый, – не хотел бы я, тут у вас, нарваться на настоящих свирепых существ любого пола и размера. – Мальчишка прыснул: здоровенный постоялец даже сейчас, без меча, шлема и панциря, которые лежали на соседней скамье, под рукой, был, что называется, увешан всяким смертоносным железом и одной только разбойной рожей способен напугать взрослого тургуна.

– Теперь-то уж не понять, что было, господин, а по следам разобрать, так она в одиночку на тургуна бросилась, вот он ее и порвал. – Постоялец опять покрутил бородой.

– Тургун! Час от часу не легче. А тургун-то здесь откуда? Как раз бы и сожрал весь ваш хутор-мутор с трактиром вместе, да с вами со всеми впридачу?

– Нет его уже, он на восток умахнул. За ним императорские егеря специально гнались, сотни две их было, да еще с колдунами. Говорят, это за сто лет впервые такое чудо в наших краях. Позавчера возвращались с победой, остановились на чуть-чуть, умыться, да попить – все, прикончили его. На двух лошадях специальный ящик со льдом, под замком. Его величеству голову везли – показывать. Для куст… кунт…

– Для кунсткамеры?

– Да. А что это такое, святилище?

– Нет. Специальная глазелка, гостям хвастаться. Коллекция… – И видя, что мальчишка не понимает: – Ты ракушки, камешки, стеклышки не собираешь в одном месте? Чтобы были разные, интересные и все твои?

– Нет. Мусиль зубы копит. И человеческие, и зверьи… У дохлой охи-охи полдня клыки выковыривал… Грибасика убить грозится. Я его как гриб нашел, Грибом и прозвал.

– Вот-вот. Гриб? Чудно как-то, впрочем, дело твое. А я бы Гвоздиком назвал, в честь его хвостика. И Император наш тоже всякую чудь собирает. И называется то место – кунсткамера. Понял?

– Вроде бы. Да, Гвоздик лучше. Слышишь, я тебя Гвоздиком теперь звать буду. Ой!

– Эй, парень, куда это он? – Стоило мальчику отвлечься на разговор с незнакомцем, выпустить щенка на песок, как названый новым именем малюсенький охи-охи, почти слепыш, на заплетающихся лапах побежал зачем-то в сторону воды, тут же его подхватила волна, словно специально подкарауливала, бережно приподняла щенка и вдруг швырнула дальше, прочь от берега. Мальчишка завопил и не раздумывая прыгнул в прибой, туда где в панике барахталось неуклюжее маленькое тельце. Зеленые, с прибрежной мутью волны, скачущие поверх пологого дна, словно дразнили мальчика, держали щенка на виду – только руку протяни, но мальчик прыгнул раз, другой – все никак!