Эдуард Лимонов - Русское психо

Все мои книги, когда я выехал на ПМЖ в Россию, я вывез к Мишелю Бидо, этот мой приятель жил во флигеле большого парка под Парижем. Книги были в ящиках, и Мишель сгрузил все мои ящики в cave, что значит пещера, — т.е. в повал своего флигеля. Вроде они там благополучно некоторое время лежали вместе с несколькими ящиками моих бумаг. Я говорю «вроде», — потому что постоянной связи с Мишелем Бидо у меня не было, потому я ничего не знал о судьбе всех этих тысяч пяти книг, среди них больше сотни моих собственных: на французском, английском, немецком и ещё двадцати языках, даже греческом. Из этих пяти тысяч не моих книг, может, половина была с автографами авторов, друзей — писателей Франции. Несколько лет назад я узнал от друзей-французов, что часть моих книг, а, может быть, и рукописей постигла трагическая судьба, вполне в моём духе. Случилось же вот что. Рыжий, худой как щепка Мишель Бидо отправился в Таиланд. Ничего особенно удивительного в этом факте не было. В своей жизни Мишель Бидо путешествовал на мотоцикле по Индии, где влюбился в малолетнюю проститутку, и написал об этом неплохую книгу, изданную во Франции под названием «Лолита-Калькутта». Ещё Мишель побывал во многих странах Азии, где выращивается опий и индийская конопля. Когда Мишель не путешествовал, — он сидел в горах Пиринеях, в деревушке Кампрафо (население 7 тысяч человек зимой, 11 — летом) и стучал на машинке. Уехав в Таиланд, Мишель там затерялся и не вернулся через обещанные четыре месяца. Некий солдат, бывший капрал Иностранного Легиона, которому Мишель сдал свой флигель, решил, что Бидо погиб в Таиланде. И стал растапливать камин книгами, вытаскивая их из cave. Что взять с капрала Иностранного Легиона, ему же надо было растапливать камин. Начал он, я полагаю, с русских книг. Потом Мишель неожиданно вернулся из Таиланда. Часть книг осталась в живых.

Жалко, конечно, книги. Каждый автограф — это дружба, воспоминания, кусок жизни. А что делать, что было делать? Жить, ничего не теряя? Тогда нужно было просидеть всю жизнь в каком-нибудь Харькове, где меня настигло совершеннолетие. Я начал терять рано. И учился искусству терять. Всё. Книги, товарищей, предметы, к которым привык, обручальные кольца, крестики, часы, любимых — все дорогие сердцу предметы, по которым человек, как по следу, приходит в прошлое. В 24 года я приехал в Москву с большим чемоданом. За семь лет у меня собрались книги. Через семь лет я уехал на Запад. На двоих с женой у нас было три чемодана. Один из них содержал любимые книги. Ещё через шесть лет, перелетая Атлантику из Нью-Йорка в Париж, я уже перевозил с собой только рукописи. И две гантели. Авиакомпания «British Airways» задержала мой чемодан. Его вручили мне через несколько часов с извинениями и растерянными улыбками. Думаю, я был первый и, возможно, последний пассажир, путешествовавший с чугунными гантелями, каждая по три килограмма. Но уже ни одной книги. Потому что в Соединённых Штатах я прошёл окончательный, завершающий курс обучения искусству терять. Когда в 1976-1978 годах работал mover(ом) вместе с шофёром-белорусом. Мы перевезли многие десятки тонн пожитков бедняков эмигрантов. Книги! Сколько их было! Умирал старик эмигрант, и его русские книги наследники не брали, на хер им русские книги в Нью-Йорке? Их сваливали на край тротуара аккуратно, так там принято. Чтобы вечером их забросил в медленно поворачивающийся барабан мусороуборочной машины негр-мусорщик, и там, в чреве, они бедные были бы раздавлены железными, неумолимыми зубцами. Наследники выбрасывали и письма, и исписанные тетрадки. Может, там были погребены шедевры литературы! Закончив этот курс безжалостности и жестокосердия, я понял тщету земную. Так что бросить в Париже пять тысяч книг, среди них сотню моих собственных и рукописи, было плёвым делом. Легко! Я не плакал как Гоголь!

Книги обладают свойством собираться ко мне. Стоит мне где-нибудь бросить кости, растянуться, и мне тут же дают книги. И ещё! И ещё! В России у меня немедленно собрались книги, обширная, как говорят, библиотека. Я её раздавал, чистил, но она размножалась. Уезжая на Алтай, где меня арестовали, я бросил тысячи книг в квартире на Калошином. Надеюсь, хоть часть их вывезла крошечная Настя. Ну что делать, что делать, нечего. Так вот. Некому оставлять вещички, книжечки, детей нет. Есть партия — которую хотят ликвидировать. А когда я пришёл в тюрьму, то был гол как сокол. «А Вы, — говорят, — крайнюю плоть заверните». Завернул.

Нет у меня ни хера. Ни за крайней плотью, ни в ухе. Гол я как труп, или младенец. Голым пришёл в мир, голым уйду, вот оставлю вам свои разговоры. Мои книги есть у человеческих детёнышей. Я надеюсь, что начитавшись моих наставлений, дети перережут своих родителей. Ну, дети моих следователей и гонителей. Надеюсь! Дети этих генерал-полковников… и прочих…. прокуроров…