Сью Кид - Кресло русалки

– Но на нее часто находило. Это же бабуля. – Ди помолчала, и я услышала негромкий звук магнитофона с записью «Ю-Ту». – Надо было сказать. Ах, мам, думаешь, если бы я сказала, этого бы не случилось?

– Послушай, это все равно ничегошеньки бы не изменило. Поверь мне, ладно? Твоя бабуля больна, Ди.

– Ладно, – ответила Ди.

Повесив трубку, я заварила мятный чай и пошла с чашкой в гостиную. Там были мать, телевизор и кубик Рубика. Русские выиграли медаль в фигурном катании, и звуки их национального гимна похоронным маршем давили на комнату. Я поставила чашку на стол рядом с матерью и легонько дотронулась до ее плеча. Сцена, про которую рассказала Ди, привела меня в еще большее замешательство.

– Ты в порядке? Как рука?

– Хорошо. Но я не хочу мятного чая, – сказала она. – У него вкус как у зубной пасты.

Я захлопнула дверь своей комнаты, закрылась на замок, потом достала из кармана конверт. Положив его на середину кровати, села рядом. Мелкими глоточками прихлебывая чай, я смотрела на конверт.

Я знала наверняка, что открою его. И не пыталась уберечь последние моменты неземного и нарастающего предвкушения, иными словами – медленного, мучительного удовольствия, сулящего шоколадную сладость. Нет, я просто была в ужасе. Передо мной лежал не конверт, а ящик Пандоры.

Я вскрыла его и вытащила листок линованной белой бумаги, смятый с одного края, как будто его откуда-то вырвали.

Джесси!

Надеюсь, я поступаю не слишком бесцеремонно, отправляя вам эту записку, но, может быть, вы согласитесь покататься со мной на джонке. Цапель сейчас мало, но я выследил колонию белых пеликанов, очень редких. Я буду на пирсе завтра в два часа дня и буду очень рад, если вы ко мне присоединитесь.

Уит. Я потрогала слово пальцем, затем произнесла вслух, чувствуя близость, возникшую после того, как он открыл мне свое настоящее имя. Было ощущение, что он предлагает мне сокровенную часть себя, не принадлежащую монастырю. И все же в записке была какая-то официальность. «Буду рад, если вы ко мне присоединитесь».

Я несколько раз перечитала записку. И не заметила, как чашка перевернулась, пока не почувствовала, что постель мокрая. Промакнув, что могла, полотенцем, я легла рядом с влажным пятном, вдыхая запах мяты, нежную свежесть, исходящую от белья, как свежее начало чего-то нового.

С полдюжины чаек припали к причалу, сохраняя безупречный строй, как маленькая эскадрилья, готовая взлететь. Я пришла рано, слишком рано. Больше из осторожности, чем от нетерпения. Я рассудила, что если приду раньше и почувствую, что не выдержу встречи с ним, то смогу просто уйти. Незаметно.

Почти час я сидела на конце причала, скрестив ноги, под сияющим безоблачным сводом и смотрела на воду. Она была изжелта-бурой, цвета манго или дыни, и прилив нарастал, всплескивая вокруг свай.

Выцветшее красное каноэ, почти розовое, лежало кверху днищем, обросшим ракушками. Я узнала в нем лодку Хэпзибы. Лет тридцать тому назад я тоже каталась на ней. У другого конца зеленая джонка, практически новая, подпрыгивала на воде, по которой солнце чертило гипнотически привораживающие взгляд узоры.

Я услышала, как лодка скрипнула позади, и чайки взлетели. Обернувшись, увидела стоящего на причале и в упор глядящего на меня брата Томаса. На нем были джинсы и хлопчатобумажная рубашка с закатанными по локоть рукавами. Плечи у него были шире и мускулистее, чем я думала, а кожа рук продубилась, как у человека, много работавшего на солнце. На шее висел деревянный наперсный крест, странным образом не вязавшийся с обликом брата Томаса в целом.

Казалось, он обитает в каком-то темном уголке моего сердца и вдруг вышел оттуда на свет. Настоящий и в то же время не до конца настоящий человек.

– Вы пришли, – сказал он. – По правде говоря, не ожидал.

Я встала.

– Вы обещали белых пеликанов.

– Я сказал, что выследил белых пеликанов, – рассмеялся брат Томас. – Я не мог обещать, что мы их увидим.

Он забрался в лодку и подал мне руку. На какой-то миг его лицо приблизилось к моему. Я почувствовала исходивший от его кожи запах мыла, мешавшийся с легким мускусным ароматом теплого дня.

Я села на носовую скамью – место Макса, как я полагала, – спиной вперед и стала смотреть, как брат Томас заводит маленький подвесной мотор. Он сел рядом с мотором, вспенившим буро-золотую воду, держа руль и направляя лодку к середине протоки.

– Как мне вас называть – брат Томас или Уит? – спросила я.