Лутц Бассман - Орлы смердят

— Нет. Держится, — возражал старик.

— Нет. Не держится, — настаивала старуха.

Гударбак проводил их взглядом, и, когда старики поравнялись с кордоном приемного комитета, укутался еще плотнее в тень металлической опоры, надеясь, что гуманитарные сотрудники его не заметили. Истекла минута, появились неуклюжие служащие с сигаретами в зубах, которые тащили мешок мусора. Они даже не удосужились на него посмотреть. Затем удалились.

После этого перрон совершенно опустел.

Мимо него задним ходом заскользил поезд, направлявшийся в депо или на запасной путь. Из окна локомотива торчала голова машиниста. Он заметил Гударбака, смерил его беглым, рассеянным взглядом и сразу отвернулся.

Своими костями Гударбак ощущал шероховатость краски и комки затвердевшей пыли. Металл позади него вонял жирной грязью, орнитозным голубиным пометом, солдатской мочой. Ощущение было не противнее прочих, но оно растревожило воспоминания Гударбака. В его ноздрях до сих пор стояли запахи прошедшей ночи. Долгими часами ему пришлось с трудом дышать под сиденьем, среди зловонных ног и ботинок.

Путешествие прошло без крупных неприятностей, но все же оказалось мучительным. Чужие ноги и обувь, сталкиваясь с присутствием Гударбака, тут же впадали в странную нервозность. Они устраивались так, чтобы всячески третировать Гударбака, толкать, давить и делать его существование невыносимым. В итоге они сгоняли его оттуда, где он находился. Он перебирался в другое место, спешно юркая под другое сиденье. Не раз ему приходилось перебираться в другое купе и даже в другой вагон. Во время этих перемещений самые разные самцы и самки устраивали импровизированные засады, в которых он оказывался единственной жертвой. Ему не давали проходу, у него высокомерно спрашивали, заплатил ли он за проезд и имеет ли право ехать по этой ветке. Антар Гударбак предъявлял билет и справки, которые перед отправлением дал ему один друг. Документы выглядели убедительно и даже при дотошном, злобном и презрительном рассматривании позволяли Антару Гударбаку временно избегать линчевания, ожидавшего нелегальных пассажиров. Документы возвращали, бросали на пол и походя наступали ему на руки, когда он их подбирал, и на этом издевательства приостанавливались, но едва он отходил и поворачивался спиной, как получал удары по почкам, по голове, по икрам. Приходилось передвигаться боком, в унизительной оборонительной позе, так как в любой миг ему угрожали плевки и побои. Он забивался в глухие уголки, надеясь, что оттуда его не будут выдворять, в суфле между вагонами, багажные отделения, туалеты, но всякий раз кто-нибудь поднимал тревогу и подначивал задиристых самцов и даже самок вмешаться, чтобы его прогнать. У него болело все тело, стертые, отдавленные подошвами руки были в ссадинах и синяках. Нет, честно говоря, если подытожить, путешествие оказалось не из приятных. Моменты покоя никогда не длились больше четверти часа. Он не спал ни минуты и завершил поездку, скорчившись перед автоматической дверью. Это местоположение позволило ему покинуть поезд, как только тот остановился у перрона. Было хотя бы это преимущество. Он выскочил из вагона чуть ли не первый.

Еще долгое время Гударбак избегал резких движений. Его очень мятый, очень грязный плащ следовало бы тщательно вычистить, а раны на руках безотлагательно зализать, но он опасался, что его заметят, и не шевелился. Он дышал мелко, чтобы грудная клетка не выдавалась вперед и не привлекла внимание какого-нибудь детектива.

Ничего страшного пока не происходило.

Вокзал казался пустым.

Гуманитарные сотрудники вернулись в свой пункт, где некогда размещалось отделение банка или газетный киоск. Они повесили оружие на стену, позади себя, и теперь выглядели довольно беспечными. Дверь осталась открытой, и было видно, как они без дела сидят за столом, склонившись над банками с пивом.

Никакой конкретной гадости пока не намечалось.

По соседнему перрону расхаживали три омерзительно грязных голубя.

Вдруг тишину вокзала нарушило объявление из громкоговорителей.

— В обменный пункт просят пройти чревовещателя, — произнес голос с хмурой интонацией. — В обменный пункт просят срочно пройти чревовещателя.

Объявление отразилось эхом под стеклянной крышей вокзала и затихло.

— В обменный пункт просят срочно пройти чревовещателя, — повторил голос.

Гударбак соответствовал запросу.

Он соответствовал запросу и почуял западню. Хотят, чтобы я угодил в их ловушку, — подумал он. Гуманитарные сотрудники дремали над пивом, и, казалось, их совсем не заботило то, о чем распинался громкоговоритель, но если на вокзале и было что-то, похожее на обменный пункт, то его занимали именно они. Не нужно иметь дар предвидения, чтобы представить, как они отреагируют, если Антар Гударбак придет к ним и заявит о своем чревовещании.