Н. Келби - Белые трюфели зимой

Это и — грязь.

Да, ему казалось, будто он неожиданно шлепнулся в грязь, как падали во время войны те несчастные лошади, которых он сперва кормил, а потом убивал одну за другой. Снова грязь, снова это жуткое ощущение ледяной тьмы.

В отчете врача, опубликованном в газетах впоследствии, было сказано:

«Жизни мисс Бернар в данный момент ничто не угрожает. Однако она была обнаружена без сознания и демонстрировала полное отсутствие рефлексов и лишь самую минимальную реакцию на боль. Систолическое давление упало до 70 мм, но пульс при этом был 90 ударов в минуту. Температура тела крайне низкая (35,2), венозное давление в пределах нормы».

«Тайм» прокомментирует случившееся так:

«Обнаружив, что никак не может уснуть, она решила принять хлорал, но случайно приняла 120 гранул, а это, безусловно, превышает допустимую дозу, так что ужасные последствия не замедлили проявиться».

Сотрудники «Савоя» обнаружили Эскофье распростертым на полу у ее дверей; он рыдал и был совершенно безутешен. А между тем Дельфина и дети уже несколько часов ждали его на вокзале.

— Я приехала в Лондон не для того, чтобы меня ставили в идиотское положение, — заявила мужу Дельфина и отказалась распаковывать вещи.

А через неделю в апартаменты Эскофье был доставлен пакет, в котором оказалось длинное, до полу, манто из меха горностая с чрезмерно длинными рукавами и высоким воротником из крашенной в черный цвет норки. Манто Сары. На карточке было написано: «От мистера Бутса».

У Эскофье чуть сердце не остановилось, когда он это прочел.

— А кто это такой? — спросила Дельфина.

— Один мой коллега, — сказал он. — Он видел тебя в обеденном зале вместе с детьми и спросил, можно ли прислать тебе подарок. «Что-нибудь красивое для такой красавицы», — так он сказал. И я подумал, что для тебя это был бы приятный сюрприз.

— И ты не ревнуешь?

— Конечно, нет.

— А почему нет?

Эскофье ответил не сразу — и допустил ошибку. Потому что Дельфина тут же ответила за него:

— Потому что ты меня больше не любишь.

«Мадам Эскофье». Ему хотелось произнести ее имя так, как он сделал это в их самую первую ночь. Ему хотелось наполнить эти слова тем же чувством удивления и застенчивого восхищения; ему хотелось обнять ее, погладить ее округлившийся живот, почувствовать, как ребенок ударит ножкой ему в ладонь. Ему хотелось прижать к себе своих неуклюжих мальчиков и поцелуями осушить слезы у них на щеках. Но он не знал, как объяснить, каким он теперь стал. Как объяснить им — себя. Он не находил нужных слов. И лишь когда они вновь прибыли на вокзал, он сказал Дельфине: «Я без тебя совсем погибну».

И это, к сожалению, была чистая правда.

И вот с тех пор, как они в последний раз виделись с Дельфиной, прошло уже семь лет. Впрочем, это не имело значения. Весь день Эскофье пробовал фиги в лавках зеленщиков, чтобы послать их ей. Он только что получил очередное «вознаграждение» — эти деньги поставщики каждый месяц платили ему за привилегию поставлять продукты отелю «Савой». Во всяком случае, самому Эскофье нравилось так считать. На этот раз в лавках оказалось такое изобилие фиг, что устоять было невозможно. Один лишь вид этих фруктов поднимал Эскофье настроение. Ему казалось, будто он снова идет по парижской rue de Figuier — на этой улице всегда торговали фигами, и она, единственная в этом городе, была целиком обсажена старыми фиговыми деревьями — и покупает фиги, чтобы наесться ими досыта. Именно этого жаждала сейчас его душа; и потом, фиги будут идеальным подарком от мистера Бутса.

От ее любимого мистера Бутса.

Несмотря на то что некогда все это началось как обман, порожденный внезапной паникой, с течением времени еженедельные посылки, которые получала мадам Эскофье от «мистера Бутса», превратились для Эскофье в источник настоящей радости. В письмах жене он был вынужден прибегать к тону этакой веселой вежливости, вполне, впрочем, дружескому. Но, отправляя ей посылки от имени «мистера Бутса», он мог не скрывать своих чувств, точно самый пылкий любовник.

Его вдохновляла уже сама по себе покупка различных фруктов, тщательный их выбор. В летнюю жару он посылал ей эльзасскую мирабель — мелкие золотистые сливы с красными пятнышками. Или крупные сливы ренклод из Муасака, сладкие, тонкокожие, салатного цвета, как бы слегка тронутые позолотой. В августе это были лесные орехи; затем — грецкие, еще зеленые, нежные, сочившиеся молочным соком. А в самом начале осени, разумеется, pêche de vigne — «винные персики», редкий сорт невероятно нежных персиков; порой такая посылка стоила Эскофье чуть ли не годичной зарплаты. И уже перед наступлением зимы — Chasselas de Moissac, особый сорт винограда «шасла», который выращивают только в Муасаке: мелкий, похожий на жемчуг виноград, растущий огромными барочными гроздьями, как на картинах Караваджо. [109] Микеланджело да Караваджо (1573–1610) — знаменитый итальянский живописец, основатель одного из главных направлений в европейской живописи XVII в., отличающегося повышенным чувством материальности и эмоционального напряжения.