Н. Келби - Белые трюфели зимой

Обвинения были явно нелепые. Хотя перечисленные «злоупотребления» действительно отчасти имели место, ничего особо злостного в них не было. Это был просто бизнес. Просто quid pro quo. [115] Одно вместо другого; ты мне — я тебе (лат.). А совет директоров выставлял их с Ритцем настоящими преступниками.

«Это же всего лишь вознаграждение за труды», — хотелось сказать Эскофье. Ведь он, в конце концов, от многого отказался ради «Савоя» — от семьи, от Франции, — ибо искренне желал представить англичанам французскую культуру и французскую кухню! А в итоге за все принесенные им жертвы получил лишь этот кошмарный английский чай среди бела дня и немного денег, которых было далеко не достаточно, чтобы содержать два дома. Ему хотелось объяснить свою позицию, защитить себя, однако он молчал. Ему казалось недостойным спорить с этими людьми. «Через год меня уже здесь не будет», — думал он.

— Джентльмены, собрание закончено, — сказал Ритц и встал. — Согласно нашему контракту, мы имеем право шесть месяцев в году заниматься также иными проектами. Если же вы обвиняете нас в неких правонарушениях, то я убедительно прошу вас представить более солидные доказательства, иначе я, как и тот генеральный менеджер отеля, что работал здесь до меня, буду вынужден возбудить против «Савоя» судебное дело и выиграю. — И он вышел из зала.

Эскофье последовал за ним.

Уже на следующее утро в «Савое» появилась целая армия аудиторов.

Все это случилось четыре месяца назад, и Эскофье понимал, что теперь они должны быть очень осторожны. Он снова просмотрел меню.

— Это могут воспринять весьма негативно. А Патти… Может, нам лучше самим ей заплатить?

— Ты же назвал в ее честь кушанье, ставшее знаменитым! Ей бы следовало просто спеть и не требовать за это денег.

— Даже если бы мы назвали в ее честь этот отель, деньги она бы все равно потребовала. Она теперь завела себе попугая и повсюду с ним ездит. Между прочим, единственное слово, которое он умеет говорить, — это «Cash! Cash!» [116] Деньги, наличные, разменная монета (англ.).

— Так, может, Мельба споет?

— Она занята.

— Ты спрашивал? Ты сказал ей, что она оказала бы мне огромную услугу?

— Сказал. А она ответила, что ей очень жаль.

Она действительно это сказала. Но на самом деле ее ответ звучал так: «Мне очень жаль, что успех от вас отвернулся. Ритц так раздулся, что вот-вот лопнет. Да и ты тоже».

Но такого Эскофье Ритцу сказать не мог. Он и священнику вряд ли в таком бы признался.

— Значит, ей очень жаль? Если бы ей действительно было жаль, она выкроила бы десять минут в своем расписании!

— Я только передаю ее слова.

— Тогда назови в ее честь что-нибудь совершенно несъедобное, — сказал Ритц. — Она становится толстой, как знаменитые три поросенка.

— Ладно. Можно назвать ее именем какое-нибудь диетическое блюдо. Например, тоненький ломтик поджаренного хлеба — чтобы она несколько уменьшила свои алчные устремления.

— А можно выставить в витрине «Савоя» молочного поросенка с персиком в пасти в качестве новой рекламы десерта «персики Мельба». А что? Это было бы весьма забавно.

Ритц допил второй мартини и прислушался к звукам оркестра в соседнем зале. Теперь там играли Баха, менуэт соль-мажор. Пятичасовой чай подходил к концу. А значит, в мире вскоре будет вновь восстановлен знакомый им обоим порядок.

— Не правда ли, это поистине храм земных наслаждений? — Бармен принес Ритцу еще один коктейль, но Эскофье отставил бокал в сторону, на расстоянии вытянутой руки от Ритца.

— Хватит, Цезарь, сегодня вечером у нас обоих голова должна быть совершенно ясной.

Ритц привстал, наклонившись над столом, взял бокал с коктейлем и сообщил:

— Между прочим, эти аудиторы сегодня убрались.

— Насовсем?

— Да.

— И?

— И теперь ты встретишься с инвесторами во время коктейля, а потом извинишься и уйдешь домой. Тебе лучше оставаться в стороне день или два, пока я сам все не проясню. Я не хочу, чтобы они увели тебя в сторонку — «просто немного поболтать», как выражаются англичане, — чтобы убедиться, что мы с тобой говорим одно и то же. Так что ступай домой. Я тебе телеграфирую.

— Я и так дома.

— Поезжай к жене. Уж это-то точно ни у кого никаких вопросов не вызовет.

Эскофье не видел Дельфину с тех пор, как родилась их дочь, — то есть почти семь лет. И семь лет Дельфина получала посылки от пылкого мистера Бутса. Так что он уехал еще до того, как стали разносить коктейли.