Александр Шакилов - Культурный герой

Использовав армейскую сноровку, вбитую в мышечную память строевой подготовкой, Старлей повернулся на сто восемьдесят градусов, прижав локти к бокам. Спина прямая — ровнее, чем линия правящей партии во время путча. Шаг есть соприкосновение каблука ботинка с горизонталью. Позвякивает стекло. Шаг. Еще. Шаг. И опять разворот на сто восемьдесят. Обнажить плечо с татуировкой, расцарапать так, чтоб кровь и краска брызнули из-под кожи, чтобы смесь — хотя бы пара капель! — попала в каждую бутылку в рюкзаке.

Адский состав: эритроциты, тушь и… виноградная водка, спасибо брату Рахмада, помог.

Чача. Просто чача.

Готово. Горлышки всех бутылок измазаны кровью.

Старлей внезапно оробел, колени его подогнулись. Секундная слабость. Не более того! Он вытер пот со лба, размахнулся и швырнул первую бутылку, из-под коньяка «Арарат». Смесь, расплескиваясь, полетела к Стене. Ударившись о кладку, бутылка разбилась на десятки осколков. И все-таки Василий зажмурился и прикрыл голову руками: он не самурай, он не умеет презирать смерть. Не научился еще.

Так он простоял минут пять. Потом открыл один глаз, второй, осмотрелся…

Ровным счетом ничего не случилось.

Старлей пожал плечами и швырнул вторую бутылку. И еще одну. И еще…

Последнюю оставил для себя.

До рези в паху хотелось познать вкус средства, уничтожающего вечность.

Старлей шел себе и шел, а горизонт не становился ближе. Ваське было радостно и светло, он любовался багровым закатом в прожилках облаков. Где-то там есть океан и города, машины и дети. Небось ко всему этому счастью жутко приятно вернуться. Окунись с головой в бытие, урони жетон в щель, сядь за руль и прошепчи сказку на ночь. Еще столько всего непознанного…

А позади медленно, с едва слышным поначалу гулом, потом — с грохотом, падала Стена, нависая над крохотной людской фигуркой в трепаном камуфляже, с опустевшим рюкзаком на плече и глупой, но честной улыбкой на лице…

И вот тут бы поставить точку. Мол, хеппи-энд, все умерли.

Как бы не так!

Первым, что поразило Кира в этом мире, было небо. На первый взгляд оно ничем не отличалось от разнообразных виденных им небес: голубое, хрустально-прозрачное, как игрушка на новогодней елке. И все же было в нем что-то не то. Если в обычном небе таится некое обещание — то ли бесконечных пространств, то ли бесконечного падения с обеденной тарелки Земли, — это небо было твердым. Надежным. Солидным, как хорошо пригнанная крышка люка. Как затычка графина. Если выпрямиться во весь рост, подумал Кир, об это небо нехило треснешься башкой. И еще в нем не было солнца.

Кир стоял на палубе белой субмарины. Субмарина шла на посадку. За спиной Кира толпились Крайне Подозрительные Личности в облезлых пальто. Личностям было зябко, и они жались друг другу. По левую руку от Кира топтался Сопровождающий. Сопровождающий, цветя улыбкой, вещал:

— Родина. Родина — это такое близкое, такое интимное понятие. С чего начинается Родина? С ашипки в твоем букваре, хе-хе. Родина — это поля и реки, березки и мох, растущий на северной стороне их стволов. Но Родина — это и люди, человеки. Ваши сограждане. Ваши сограждане оказали вам доверие, протянули руку помощи. Рука протянулась в приглашающем жесте, позвала вас с холодных чужих берегов, где — скажем откровенно — всем на вас было начхать. Но Родина вас не забыла, нет. Родина не предаст и не обманет. Родина примет в теплые объятия своих блудных сынов — ну и дочерей, конечно, тоже, не забываем о дамах, хе-хе…

Болтовня Сопровождающего действовала Киру на нервы. Еще больше ему действовало не нервы сознание, что он совершенно не помнит, как здесь очутился. Последнее, что он помнил, — это утробную отрыжку кииитааа и полет сквозь пустоту.

Субмарина крякнула, и, непристойно раскорячившись, плюхнулась в зеленые волны залива. Стоящих на палубе обдало солеными брызгами.

— Вот она — Родина! — возопил сопровождающий и широко развел руки. В порту грянули трубы духового оркестра.

Для Кира Родина началась с того, что ему по зубам врезали рукояткой бластера. Всех пассажиров белой субмарины, за исключением Сопровождающего, выстроили в порту в шеренгу. Строил их небритый чин, то ли капрал, то ли подпоручик, и зазевавшихся подгоняли пинками. Пассажиры, смущенные таким приветствием отечества, стали еще более робки и незаметны. Подпоручик, хотя, возможно, и капрал, закончил построение и откозырял Сопровождающему. Тот вышел из здания морского вокзала в компании трех недружелюбного вида военных. Сопровождающий пошел вдоль шеренги. Речей о любящей груди отечества, которая согреет своим теплом блудных сынов, он больше не заводил. Вместо этого он показывал то на одного, то на другого в шеренге и шепотом говорил что-то своим коллегам. Отмеченных им уводили за стенку, откуда раздавались одиночные выстрелы.