Михаил Кизилов - Капитан

Григорий уже не чувствовал в душе своей ни страха, ни сомнений, он просто равнодушно двигался, прислушиваясь к шороху лыж Степана. Когда лыжи сзади затихали, он молча ждал. Потом Степан стал все чаще и чаще садиться на снег, Григорию приходилось возвращаться к нему и подбадривать:

— Ничего, ничего, Степа, осталось немножко, совсем немножко. — И помогал ему подняться.

Степан отталкивал его, зло огрызался и снова медленно двигался следом.

Наконец Григорий догадался бросить свой рюкзак с различным ненужным сейчас скарбом и взять себе рюкзак Степана — этот сидор бросить было нельзя: в нем продукты. Но и это мало помогло: Степан даже без груза все чаще и чаще валился на бок в холодный, тускло посверкивающий в лунном сиянье снег, виновато повторяя:

— Погоди, Гришуха, дай передохнуть.

Посидев, он вновь поднимался и шел дальше, шел молча, без жалоб.

У крутого склона, который выводил на большой выворотень, похожий на обгоревшего и застывшего с судорожно распростертыми щупальцами чудовищного кальмара, Степан вдруг вскрикнул. Григорий обернулся и увидел, что он лежит на боку, неестественно подогнув ногу, прихваченную вывернувшейся лыжей.

— Ты что, Степа?

— Нога, — он жалобно и виновато улыбнулся. — Все, Гриша, приехали, я, кажется, ногу вывихнул или сломал. Больше идти не смогу. — Он сказал это спокойно и твердо. — Не смогу!

Григорий усадил Степана на валежину, развязал тесемки и осторожно снял олоч, боясь увидеть кровь.

«Слава богу, открытого перелома нет», — подумал он с облегчением и чуть тронул подъем ноги пальцем. Степан вскрикнул. Пока нога не распухла, Григорий поспешил надеть обувь и завязал тесемки на брюках.

— Давай-ка, Степа, я из лыж нарты сооружу, и двинемся дальше.

— Не смогу я больше двигаться, — упрямо повторил Степан и облегченно вздохнул. — Никуда отсюда не пойду. Ты поищи сам зимовье. Как найдешь, вернешься за мной. А чего брести незнамо куда, только последние силы терять.

Григорий попытался уговорить напарника, но тот, свернувшись у выворотня, не отвечал ему, поглаживая рукой больную ногу.

Григорий вспомнил, что у соседа в зимовье есть охотничья нарта. Вдвоем с Федотычем они бы легко и быстро довезли Степана до избушки. Приволокли сюда нарты, а заодно и спальный мешок для Степки прихватили. Только где эти нарты? А главное, как же отыскать зимовье? Если продолжать поиск, так лучше делать это одному. Быстрее и толку больше, чем тащить Степана на лыжах неведомо куда — это же верная смерть обоим, а так, глядишь, и выкарабкались бы. Привезут они с Федотычем Степку в зимовье. А пока нужно разжечь для него жаркий костер, натаскать дров про запас, и пусть сидит у костра, греется, сил набирается, а он тем временем обогнет низинкой сопку, может быть, где-то там и зимовье затаилось. Часа через два-три вернется за Степкой.

Он не торопясь, внимательно глядя на Степана, рассказал ему о своем намерении.

— Ты, Гриша, опытней, — впервые признал Степан, — тебе видней, — он согласно кивнул Григорию, и лицо его повеселело.

— Сейчас я для тебя, Степан Игнатьевич, разожгу костер — большущий разожгу кострище, и будешь ты косточки прогревать. Ничего, Степа, ни-че-го-о, сейчас мы, сейчас.

И он стал суетливо бегать от дерева к дереву, от валежины к валежине, отыскивая сухие дрова для костра. Он натыкался на толстые крепкие сухостоины, яростно раскачивал их, пытаясь сломать или повалить, но они стояли незыблемо, как железные колонны. Григорий лихорадочно разгребал руками и ногами снег, поднимал с земли тяжелые промерзшие валежины и тут же с остервенением отбрасывал их прочь.

Наконец ему удалось отыскать несколько полусырых валежин и разжечь небольшой костерок. Живое пламя взбодрило его.

— Ничего, ничего, Степа, сейчас я еще принесу, много дров принесу.

И он опять кружил неподалеку, стаскивая к огню уже все, что попадало под руку, полагая, что теперь в большом пламени будет гореть и сырое.

Покончив с дровами, наломал еловых веток и аккуратно разостлал их между костром и выворотнем.

— Садись, Степа, поудобнее, вот сюда садись. Здесь тебе будет тепло. Вот так, молодчина. — Он заботливо усадил Степана на мягкую хвойную подстилку. — Все будет хорошо, Степа, все будет отлично, ты не сомневайся, — торопливо убеждал он не столько Степана, сколько себя. — Во-от, тепло уже, видишь? Тепло-о. А ноге легче? Хорошо. Ну, я побегу, Степа, я быстро обернусь, налегке ведь, ты не сомневайся. Привезем с Федотычем чайник, чайку вскипятим — попьешь, отдохнешь, и все будет хорошо.