Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

В четверг моя мать удивилась, что я отказалась от завтрака. Ана предупредила меня, что нужно прийти на голодный желудок. Она надоумила меня захватить с собой чистый домашний халат, потому что больничные все грязнущие, старые, да к тому же короткие, а времени придется провести там довольно много, так что лучше самой побеспокоиться о комфорте. Ана посоветовала мне проходить всю неделю в блузке с длинным рукавом, ссылаясь на то, что по утрам прохладно, а горло у меня немного побаливает, и никто не обратит особого внимания на то, что в четверг я вдруг оденусь потеплее, что сделать необходимо, ведь после анестезии меня будет трясти от холода, и заодно я скрою на руке следы от уколов.

У больницы Ана вытащила монету в пять сентаво и подбросила ее вверх, спросив перед этим, что я выбираю: орел или решку. Выпал орел, я она должна была идти первой – как обычно, процедила она сквозь зубы. Мы переоделись в халаты. Другие женщины в отличие от нас в этих оборванных больничных тряпках с торчащими по подолу нитками выглядели просто жалко. Я не смогла скрыть своего удивления, увидев в коридоре нескольких сеньор, которым было под пятьдесят. Ана побледнела, губы ее пересохли, но она не переставала острить. Врач лет тридцати приветливо улыбнулся, плутовато подмигнул Ане и скрылся в лифте. На обратном пути он подошел к нам и тихо сказал моей подруге:

– Все, в этом году в последний раз, больше ни-ни. Это твоя подруга? – спросил он, указывая на меня. Ана утвердительно кивнула.

Вскоре ее вызвали. Я засекла время по часам, лежавшим у меня на коленях. Ровно через пятнадцать минут позвали и меня. Я вошла в огромный зал, полный каталок. Ану увозили из операционной. Она была похожа на труп, еще бледнее даже, губ совсем не было заметно, веки фиолетовые, тело перевязано куском ленты, похожей на дзюдоистский пояс, на уровне талии, руки и лодыжки тоже перетянуты лентой. Когда каталка поравнялась со мной, я погладила Ану по горячему лбу. Мне стало страшно, мой взгляд встретился со взглядом медсестры, но я ничего в нем не смогла прочитать о состоянии Аны.

Операционный зал оказался выкрашен в зеленый цвет, одежда врачей была того же зелено-бутылочного цвета. На подносе я разглядела длинную, заостренную по краям ложку, выпачканную кровью. Врач указал мне на кресло. Прежде чем забраться в него, я посмотрела на ведро, как раз под тем местом, где должна располагаться промежность пациентки; в нем валялись окровавленные тампоны и сгустки крови. Кровь Аны, подумала я, чувствуя жалость к подруге. Вторая медсестра положила мои ноги на металлические подпорки и потом привязала их лентами все того же зеленого цвета. Врач, приятель Аны, приспустил повязку и спросил меня:

– Болеешь чем-нибудь: астма, аллергия, высокое давление?

Я отрицательно покачала головой.

– Так, ты должна убедить свою подружку в том, чтобы она поберегла здоровье. Нельзя же делать только то, что ей нравится, в этот раз она пришла поздновато, – он говорил и надевал резиновые перчатки, а потом привычным жестом раздвинул мои половые губы. – Ты пришла вовремя, а она… возможно, ей придется задержаться здесь, если не спадет температура. У тебя есть рабочие телефоны ее родителей?

Номеров я не знала. Сестра раскрыла коробочку, достала хирургическое зеркало и стала пристраивать его. Из-за грубости, с которой она делала это, и из-за того, что инструмент был холодный и твердый, бедра мои напряглись. Врач попросил меня расслабиться. Справа ко мне подошел анестезиолог. Пока он перетягивал мне руку тугим жгутом, хирург перебирал инструменты.

– Возраст? – спросил анестезиолог, вкалывая мне в вену шприц, наполненный желтоватой жидкостью.

– Сем… – пробормотала я.

Какая-то лапа безжалостно прошлась по моему мозгу, словно выцарапывая его из черепной коробки, и голова моя превратилась в мокрый и пустой бурдюк. Полное забвение – я ничего не чувствовала, ничего не слышала. Это был единственный раз, когда я абсолютно ничего не слышала, ведь мои сны – и те озвучены. Я не слышала даже тишины – надпись, достойная надгробного камня. Я поняла, что значит быть вечностью, не связанной с жизнью. Однако в какой-то момент резкая боль вернула меня в нее, и я услышала отдаленный шепот:

– Она двигается, а я еще не закончил, – голос шел изнутри меня.

Я захотела вытянуть затекшие ноги, но не смогла. Ложка скребла мое чрево, выскабливая из меня хрящевидный кусок. Второй укол в руку – и я снова погрузилась в забытье. А очнулась уже на кровати, белый потолок надо мной говорил о том, что я не в операционной. Во сне жажда меня не мучила.