Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

– Ты никогда не думала уехать отсюда? – вдруг спросила она.

– Нет, я отсюда не уеду никогда, я не смогу жить где-то еще, – ответила я убежденней некуда.

– А что ты знаешь о жизни где-то еще, ведь ты дальше Гуанабакоа никогда не бывала? – спросила она и тут же добавила: – Ты даже не знаешь никого, кто смог бы тебе рассказать о жизни вдали от этого ада.

– Эмма, несмотря на все это, я считаю, что нам нужно жить здесь. Лучше попытаться изменить что-то здесь, чем иметь что-то, нам не принадлежащее. Здесь я знаю: вот это мое солнце, мое небо, мое море. Мои родители живут здесь, друзья. И все это мне дорого. Знаю, что это сентиментально, но я такая, – я выдала эту тираду со всей той верой, на какую только способно человеческое существо.

– И что здесь твоего? Что тебе здесь принадлежит? И что за собственническая мания у каждого живущего на этом острове! Я не хочу, чтобы какая-то страна была моей. Я лишь хочу, чтобы моим было то, что заработано мной в поте лица своего.

Крылья ее носа стали раздуваться, грудь заходила ходуном, руки потянулись к ушам, пытаясь зажать их. Она с трудом выговорила:

– У меня шумит в ушах.

Я знала, что у нее астма, но сейчас налицо были симптомы высокого давления – такое бывало и с моей теткой, сестрой отца, когда у нее начинался приступ, делая ее похожей на пенящуюся в масле котлету. Я отвела ее в ближайшую поликлинику, врач удивился не меньше нашего, обнаружив у пятнадцатилетней девочки давление сто восемьдесят на сто двадцать. Она выпила лекарство, чтобы снизить давление, врач посоветовал тут же обратиться в больницу своего района, ведь ей нужно серьезное лечение.

– Единственно верный способ вылечиться – это убраться отсюда, – процедила Эмма сквозь зубы.

Я изобразила на лице улыбку, притворившись, будто приняла шутку, но я же понимала, что Эмма опять говорит мне о своей навязчивой идее – уехать. Возможно, так она пытается отомстить за своего отца, у которого отняли мастерскую, которого лишили своего дела, подумала я. Нет, Эмма никогда ничего не скрывала. Уехать было единственно возможным выходом. Когда мы вышли из поликлиники, Эмме стало уже лучше, и я успокоилась; нам захотелось присесть на аллее бульвара Прадо, на нашей старой позабытой аллее, на скамейках которой мы когда-то читали Рафаэля Альберти. [111] Рафаэль Альберти (1902–1999) – крупнейший испанский поэт XX в.

– Представляешь, в прошлом веке здесь гуляли люди, одетые в кружева и белые креольские халаты, с зонтиками, обшитыми стеклярусом и фальшивым жемчугом. С этих скамеек можно было созерцать экипажи, едущие в сторону Кортина-дель-Вальдес, тогда еще парапет Малекон не заслонял моря, – завела я разговор.

– Не знаю, Марсела, где мое место в этом мире. Но только не здесь. Я не хочу видеть этого загнивания. Я верю, что человек станет лучше, и во все остальное, о чем ты говоришь, но здесь отчего-то давно уже пованивает.

Меня прорвало, как канализацию, трещала я без умолку. Нужно смотреть на вещи шире, не все плохо и не все хорошо, следует понимать, упорствовала я. Эмма встала, взяла меня за руку и почти упросила, чтобы я провела ее по моим самым сокровенным местам Старой Гаваны. Хотя она и родилась в Центральной Гаване, ее восхищали дома, во дворах которых сочатся потом отбиваемые на ящиках и блестящих жестянках румба и гуагуанко. [112] Гуагуанко – кубинский танец под барабанный ритм. Мы прошли перед кинотеатром «Пайрет», пересекли Фабелу, углубились по улице Теньенте Рей в сердце старинной части города. Задержались возле церкви Ангела в парке Кристо. Посмотрели на балкон, опоясывающий угол здания.

– Исмаэль сейчас, должно быть, пишет свои философские стихи, – заметила Эмма.

– Это ты так думаешь. Исмаэль, должно быть, тычется задницей о пластиковую трубку, самозабвенно глядя на фото из порножурнала, обернутого страницей «Бунтующей юности», [113] «Бунтующая юность» – «Juventud rebelde» – кубинская ежедневная газета. – рассмеялась я.

– Ты думаешь, что Исмаэль педик? Ведь он объяснялся мне в любви, – когда дело касалось любви, наивней Эммы, пожалуй, не было никого.

– Педики специально объясняются в любви, чтобы скрыть свое пристрастие. А Исмаэль» должно быть, и вправду сейчас читает. Это единственное, что ему нравится, и я согласна с ним. Правда, у него кишка тонка, чтобы признаться хоть в этом, – заключила я.

Исмаэль был самым примерным учеником в нашем классе, любившим как математику, так и литературу. Впрочем, предпочтение отдавал последней. Он с ума сходил по Хосе Инхеньеросу [114] Хосе Инхеньерос (1877–1925) – аргентинский социолог и психиатр-криминолог, один из блестящих национальных мыслителей своего времени. и знал наизусть «Человек ограниченный», которого читал нам, когда хотел показать, как нужно продвигаться к своей цели, никуда не сворачивая и нигде не задерживаясь. Однако больше всего он любил Хосе Марти. [115] Хосе Марти (1853–1895) – кубинский поэт и борец за независимость, национальный герой Кубы. Было время, когда Исмаэль притворялся отчаянно влюбленным в Эмму, но это длилось недолго, до тех пор, пока он снова не замкнулся на самом себе. То есть до тех пор, пока не стал пропадать в вестибюлях гостиницы «Пласа», известном месте встреч геев. Наше поколение – это поколение женщин без мужчин. Кто бы нам ни понравился, он оказывается парго. Я не говорю это в уничижительном смысле, меня как раз восхищает тот факт, что на нашем жаргоне их называют изысканным морским кушаньем. И это при том, что в гомиках есть что-то особенное, некое нестандартное мышление, непривычная мягкость, оригинальность, остроумие. У нас, женщин, две возможности. Или мы живем с ними, даже не прикасаясь друг к другу, и тогда в нашей жизни поддерживается лишь внешнее благообразие: каждый сам по себе, никаких чувств, а вопрос, с кем заниматься любовью, так и остается подвешенным в воздухе. Или же мы любим женщин и, когда захотим детей, находим себе донора спермы. Случаются в качестве исключения (а как раз должно быть наоборот) и обычные браки, но они составляют жалкий процент, который чем дальше, тем меньше и меньше, потому что мы, женщины, становимся требовательнее. Это те самые исключения, которые подтверждают правило анормальности. На Том Острове поставлен рекорд по разводам.