Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

Эмма и Рэнди очень четко представляли себе свое будущее. Рэнди просто мечтал стал актером в Голливуде, Эмма же готова была заняться чем угодно, но только за пределами этой страны. Среди нас она всегда была заводилой: то она подстрекала меня красить стены за пять песо в день, то мастерить туфли на деревянной платформе. Подошву и каблук из дерева изготовлял ее отец – превосходный столяр, оставшийся без дела, ведь в час Триумфа конфисковали его мебельную мастерскую. Мы же нарезали полоски из кожи, дерматина или из толстой ткани, красили их, чтобы платформа выглядела более модной. Порой нам не хватало материала, гвоздиков для подбивки кожи, тогда мы потрошили старую мебель, чтобы достать ткань или дерматин. Как-то сидя в туалете у себя дома, я вспомнила про красное покрывало на кровати моих родителей. Оно было достаточно широкое, толстое и яркое – самое то что надо для туфель на платформе. С величайшей осторожностью я отпорола край покрывала и не долго думая отрезала от него кусок, потом снова подогнула край и прострочила его так, чтобы не было заметно. Вернувшись домой, родители и вправду ничего не заметили. Но вот пришел час ложиться спать, я пошла чистить зубы содой – зубной пасты «Жемчуг» не было – и вдруг слышу отчаянный вопль матери. Она стояла передо мной, завернувшись в покрывало, точно пупсик какой-то; нижний край покрывала доходил ей до колен, Я подумала, что явно перестаралась с ножницами. Выдержав ее безжалостный взгляд, кротко ответила, что, мол, я-то здесь ни при чем, я и понятия не имею, что случилось, да, покрывало укоротилось, но ведь это советская шерсть, моль ее так и ест.

Мы продали шестнадцать пар красных платформ по тридцать песо за пару. Через неделю к дому бабушки Эммы повалили несчастные, купившие нашу обувь и желавшие теперь вернуть ее обратно. У одних туфель стали приставать к асфальту набойки на каблуке, сделанные из шинной резины, и народ терял обувь, а одна сеньора даже потеряла жизнь: пытаясь выдернуть туфлю из размягченного асфальта, она попала под автобус, который размозжил ей череп. У других ломались скрепки от школьных тетрадей (гвоздей же не хватало), они выскакивали, словно пробка из бутылки, и запросто можно было остаться без глаза, едва сделав шаг. В довершение – и это было хуже всего – нам показывали натертые ноги: материал ремешков был отвратительным, он нагревался во время ходьбы, прилипал к ноге, нога потела, а когда обувь снимали, то сдирали при этом и кожу. Под занавес появилась моя мать, багровая от гнева, словно накидка святой Флоры в церкви Ла-Мерсед. Она только что увидела кусочки своего покрывала (похоже на название какой-то книги стихов) на грязных ногах толстозадой негритянки, с которой она работала. Прежде чем спросить, где та приобрела такую необычную обувь, моя мать наклонилась и тщательно исследовала ткань, ее толщину и бархатистость. И только потом стала выяснять, кто продает такую изысканную продукцию, а когда получила имя и адрес производителя и продавца, то у нее не осталось ни грамма сомнения.

– Ах ты бесстыжая тварь! Так ты изрезала покрывало, чтобы сделать туфли и продать их! Торгашка!

Она уже замахнулась, чтобы влепить мне пощечину, но сдержалась, увидев, что Эмма сунула ей под нос двести песо, заработанных на других торговых махинациях, например, продаже флаконов с яблочным шампунем, приготовленным из жидкого мыла, которое превращалось алхимической реакцией с перекисью водорода в цветной шампунь, если в него еще добавить пару капель красного асептика или метиленовой сини. На эти деньги моя мать могла бы купить два таких покрывала, и у нее бы еще сдача осталась.

– Как жаль, что такого оттенка красного цвета уже не найти. Какой бесподобный был тот пунцовый цвет! – вздохнула она уже спокойнее.

Рэнди учился танцевать степ, подражая Джину Келли в фильме «Поющий под дождем», [110] Популярный фрагмент из фильма (1940, реж. Стенли Донен и Джин Келли), в котором герой Джина Келли танцует чечетку под дождем. мы с Эммой все еще дурили народ, занимаясь нормальными (или ненормальными?) торговыми авантюрами. Однажды мы возвращались домой после очередных политических занятий, проводимых у нас в школе. Мы шли по улице Трокадеро в направлении авениды Гальяно. Совсем маленький котенок шмыгнул нам под ноги. Эмма пнула его так, что тот пролетел метра два, но приземлился все-таки на лапы – удивительно, как кошки живучи. Тут же нам стало стыдно: Эмме – за свою жестокость, а мне – за то, что позволила ей это сделать. Впрочем, Эмма ненавидела животных, особенно кошек. Она сказала, что ей осточертело учиться, жить, все время выпрашивая себе на жизнь, что она уже не выносит никого, кроме меня и своего брата.