Герард Реве - По дороге к концу

— Нет, это не очень приятные животные. Нехорошие. Их надо отсюда на хуй вышвырнуть.

В Греонтерп мы пошли напрямую, через поля, а там я предложил Петеру составить письмо Властям, в котором он попросит разрешения переехать в дом.

— Гуру, ты уже придумал, что у тебя за профессия? — Это был совсем непростой вопрос. — Должна быть профессия, понимаешь? Вот послушай. Тебе нужна какая-то занятость. Потому что, если у тебя нет профессии, ты автоматически обращаешь на себя внимание властей. Ты вот думаешь, что как раз наоборот, ан нет, это только на первый взгляд так кажется. Если тебя спросят, чем ты занимаешься, ты, конечно, можешь ответить: «Дышу, чтобы не задохнуться». Но с властями такие шутки не проходят. Ты ничего не сможешь достигнуть, мальчик мой, кроме того, что окошко в присутственном месте захлопнется, и ты еще будешь прыгать от радости, если тебе не прищемили им лапу. Они за нас пере живают. Добиться чего-то ты сможешь только хитростью.

— Знаешь, я уже придумал, что будет моей профессией, — тихо сказал Петер. — Как же это называется? Знаешь, кто я? Как его? Знаешь, кто я? Ну, как сказать, как его? Ах, да, я — Индолог.

Я стоял ошарашенный, лишенный дара речи, в сущности, мы оба молчали, потому что сам Петер был тоже под впечатлением мудрости и дальнозоркости собственных слов.

— И никаких проблем, — объяснил он свое решение после некоторого молчания.

— Истинно, истинно молвишь, гуру.

Потому что так оно и было, а поговорка «потеряешь Индию, наживешь бед» [256] Лозунг, под которым Нидерланды вели колониальную войну (1946–1949) на территории современной Индонезии. в этом случае была явно неприменима. Да ради Бога: назовись он хоть венгерским адмиралом, хоть «морским мостильщиком».

— И все равно очень плохо, что мы потеряли Индию, — сказал я. — Я напишу об этом стихотворение и отправлю в «Элсевир». Ты знаешь, что они попросили меня написать для них стихотворение? Они платят по пятьдесят целковых за стих. Да, черт побери, пол-гектолитра! В семь раз больше, чем «Тирада», или шесть с половиной бутылок можжевеловой водки, да, конечно, в том случае, если эти красные собаки не накинули опять акцизных марок на целый риксдалер или даже больше. Потому что и это произойдет первого января. Но давай сразу напишем это письмо, чтоб и его вышвырнуть за дверь.

Мы принялись за работу: сперва мы сообщили, что доходы Петера «были недостаточными для того, чтобы оплатить учебу», потому он иногда выходил на временную работу подручным монтера «в артели слесарей-водопроводчиков моего отца в Амстердаме или в мастерской одного из его коллег». Откуда только слова появлялись.

— Вот видишь, это как раз то, о чем я тебе говорил, — заметил я удовлетворенно. — Этакая опрятная бедность. Сейчас не при деньгах, но знавали и лучшие времена, вот, что они хотят услышать. И запомни: в доме должно быть прибрано, подметено и все постели должны быть аккурат-но застелены, если они зайдут в гости. И никогда не говори, что у тебя нет денег. Нужно говорить: «В данный момент я не могу отложить на это денег». (Я сейчас вспомнил один случай двадцатилетней давности, когда я, работая репортером в «Пароле» и отвечая по телефону на вопрос какого-то подписчика, правдивы ли те или иные слухи, сказал ему, что «мы понятия об этом не имеем», на что мне было сделано замечание, и впредь я обязан был в подобных случаях отвечать: «мы еще не получили подтверждения по этому поводу».)

После того, как я закончил печатать письмо и Петер подписал бумагу перьевой ручкой, едва не заляпав его кляксами, я бросил послание в почтовый ящик, находящийся на передней части дома соседа Лолкема, а Петер в это время прополоскал один из своих носков и сушил его перед камином, потому что по дороге он, перепрыгивая через лужу, чуток промахнулся и вляпался-таки одной ногой в грязь; затем мы неторопливо принялись выпивать. «Индолог». Письмо это отмечено Божьим благословением, подумал я, иначе и быть не может.

Мы перекусили, вечерело, и мы продолжали потихоньку пить, пока Петер рассказывал о своих путешествиях в молодости. Об автомобиле, как обычно с «первоклассным мотором», который в одном гараже в Греции поднимали домкратом и подняли только кузов с кабиной, а дно осталось на полу, так что потом он продал его одному датчанину, чтоб тому тоже не скучно было. Как он ездил автостопом по Индии, у него кончились деньги, но он смог продать свою поперечную флейту за тысячу гульденов, из которых двести ушло на покрытие долгов, четыреста он потратил на большой чемодан, набитый прелестными, новыми индийскими женскими нарядами, и отправил одной девочке в Швецию, а примерно сотня ушла на трехдневное пребывание в борделе.