Леонид Леонов - Пирамида. Т.1

— Да уж и сам вижу, — холодно посмеялся Никанор. — Мы вас свеженького помним прямо из скорлупки... а как всемирным факиром заделались, так и память враз поослабла на всякую старо-федосеевскую голь!

— Нет же, и вправду, кроме вечерних представлений у нас теперь редкий день обходится без концерта. Да подтвердите же ему, Юлия!

— В текущем месяце сверх договорных у нас пока запланировано что-то около четырнадцати добавочных выступлений, — сухо сообщила та и, отойдя в глубь помещения, стала красить губы.

Нечего было думать об отмене хоть одного из них. Вряд ли стоило ссориться с самим Наркомздравом, откуда чуть не каждые два дня трезвонили насчет встречи с ведущими медработниками столицы, еще неудобней было обижать отказом областной клуб рабоче-крестьянской милиции, и уж вовсе недопустимо обходить сказкой безгласных ребяток из сиротского дома. Впрочем, можно было бы завтра попозже выкроить часок на посещенье друзей, если кончить представленье чуть пораньше.

— Как у нас завтра, Юлия?

Она справилась с записью в крохотном блокноте:

— Сейчас скажу... вот. Научно-показательный сеанс в редакции психоневрологического журнала.

— Да, да, помню, — подтвердил Дымков и принялся объяснять срочно возникшую необходимость обелиться перед общественностью после одного, по счастью, ненапечатанного читательского письма под названием сомнительный аттракцион. — Потом ужин, хотя мне ничего нельзя, кроме изюма... но не подумайте только, милый Никанор, что мне самому нравится такая жизнь.

— Что-то сомнительно, — усмехнулся Никанор, со значением покосившись на женщину, красившую губы в стороне.

Время утекало зря, и не оставалось надежды, что та хоть на минутку покинет их до выступления.

— Нет, я и в самом деле чувствую небольшое переутомленье... вон, даже микстуру прописали! — кивнул он на дымчатый флакон с розовым бумажным шлейфом возле небольшой коробки с цукатами и не без детского самодовольства последил, оценен ли его подвиг перед человечеством. — Я бы мог даже сегодня, сейчас, прямо сквозь стенку, но в ложу приехали большие власти. Давайте лучше условимся прямо на субботу попозже вечерком!

— Нельзя, в субботу у нас Фитгоф, — бесстрастно сказала Юлия.

— Ах, та жирная, рогатая улитка из Стокгольма? — с жалостным унынием вспомнил Дымков. — Видите, Никанор, как все неблагоприятно складывается. Сюда прилетела ученая делегация, во главе ее крупнейший европейский специалист по мозгам. Причем он изучает только важнейшие проблемы... напомните, что он собственно изучает, Юлия?

— Парапсихические феномены.

— Вот, слышали? — и опять комично показал пальцем в ее сторону. — Как-то неприлично обманывать, раз прикатил ради моей персоны. Я почему-то считаюсь у них явлением, выходящим за рамки обычного. Даже придумали красивое слово... Как оно у них называется?

— Аномалия. — Она с досадой покосилась на дверь, видимо, в ожидании отца. — Вам теперь пора остаться одному, Дымков, чтобы сосредоточиться перед выступлением.

— Не гоните его, пожалуйста, он мой друг... — так весь и сжался тот, обороняясь. — И вообще сейчас многие лаборатории, даже из-за границы, делают заявки обследовать меня. Но, знаете, это не очень приятно: потом долгий тянущий зуд в затылке... особенно когда ледяные магниты и всякие спирали приставляют к вискам и голой спине. Но последнее время они почему-то чуть приложат, сразу ломаются! — Он украдкой подмигнул Никанору и со смешливым озорством облизал губы. — А послушайте, Юлия, что если мы нашего Фитгофа возьмем да и побоку? Как ненормальному явлению мне вполне позволительно исчезнуть в субботу на часок...

— Абсолютно невозможно, — сказала та сквозь зубы. — Он прогрессивный ученый, видный борец за мир... кроме того, о нем был специальный звонок из секретариата товарища Скуднова, чтобы принять и обеспечить на должном уровне. Впрочем, вам надо самому решать, насколько ваш поступок приличен в отношении страны, которая вас приютила...

Она хоть и отошла за портьерку, к большому зеркалу, но при такой тесноте все равно находилась вблизи, а Никанору не хотелось при посторонних излагать цель своего посещенья, поскольку речь шла о лишенцах.

Кстати, и сам Дымков проявил неожиданное малодушие.

— Нажалуется отцу с три короба, достанется мне от него по шапке, — зашептал он смущенной скороговоркой, обрисовавшей Никанору его нынешнее зависимое положенье. — Вы его еще не знаете, он тоже великий волшебник, может на свете больше меня... мне без него уж давно бы в белый порошок! Я правду давеча сказал, что-то происходит во мне: или вдруг упадок сил или наоборот, помимо воли, такой избыток, что и не справляюсь. Хуже всего, что видеть вдаль перестаю... В голову пришло на днях, что, кабы цирк сгорел, я бы смог минимум на целый день к ней туда выбраться. Как странно, что никогда я почему-то девушку ту по имени не знал... почему?