Дарьяна Антипова - Козулька

Они пили чай в полутьме — лишь дедушкин ночник освещал его картины, висящие на стене, и две фигуры, склоненные над фотографиями почти шестидесятилетней давности.

— Почему у вас нет фотографий, на которых вы целуетесь? — удивленно спросила Янка.

Бабушка усмехнулась.

— Мы целовались… И фотографировались… Но однажды дед пришел уставший с работы, взревновав меня к одному генералу, и порезал все наши общие фотографии. Обидно.

Яна пододвинулась к бабушке поближе, прижалась к теплой и пухлой руке, положила голову ей на плечо. Все последние дни в душе жило чувство этой необъяснимой потери, а теперь тихое бормотание возвращало ее к жизни.

— Бабуль, Руслан зовет замуж, когда мне будет 18 лет… Он такой глупый. Мы с ним толком и не встречались еще, а он уже зовет замуж… Ты бы это одобрила?

Бабушка улыбнулась. Она редко искренне улыбалась. Но Янке иногда казалось, что ее она любит больше всех остальных людей на свете.

— Не мне тебе советовать, Яночка… Я в 17 лет первый раз поехала в гости на другой берег Катуни, в Ильинку. Родственникам некогда было со мной возиться вечерами, и они отправили меня на вечерку в клуб.

И бабушкин голос замурлыкал историю о том, что после частушек она увидела Янкиного будущего дедушку. Красивого. Высокого. Алтайское лицо, прикрытое черной копной волос, и расстегнутая рубаха почти до пояса. О том, что все девчонки юлили перед ним, старались заигрывать, приглашали танцевать. А он как бог стоял выше всех остальных. И тут бабушку будто кольнуло что-то. Она запела громче всех. Пошла в пляс. И через полчаса он уже провожал ее домой.

— И вы поцеловались? — зачем-то привязалась Янка к ней с этим вопросом.

— Да что ты! — Бабушка поерзала под Яниной лежащей головой. — Не те времена были! Но я чувствовала себя самой счастливой. Победительницей. Под взглядами завистниц.

А Яна посмотрела на часы. Дедушка любил все яркое. Купил где-то огромные, позолоченные часы на стену, которые ни к чему в комнате не подходили.

Казалось, кто-то прошел мимо них в эту секунду. Из темной спальни в туалет. Там что-то грохнуло, и Яна с бабушкой одновременно подпрыгнули на шубе. Переглянулись.

— Что это?

— Кошка… Муська… — И бабушка вдруг тихо заплакала. Положила левую руку на фотографию, на которой еще молодой дедушка помогал забраться на дерево Янкиному тоненькому пятилетнему отцу, и осторожно гладила дедушкину фигуру, размазывая по ней слезы.

Позолоченные часы, как метроном, раскладывали ритм на синкопы, ударами этими подчиняя себе бабушкины бесшумные всхлипы. Съедали секунды, потом минуты. А Яна смотрела на диван, на котором он умер. Рано-рано утром. Обвел прощальным взглядом комнату, спящие у дивана фигуры жены и дочери, свои картины, вздохнул судорожно и умер. А Яна в этот день после известия о его смерти сдавала экзамены по зарубежной литературе. Пока он лежал здесь. На этом диване. С откинутыми с лица седыми густыми волосами, которыми гордился даже во время болезни. Тетя Маша весь день простояла у дивана на коленях, уткнувшись лбом ему в руки. А бабушка? Что делала в тот день бабушка? Яна не знала. Яна сдавала экзамены…

— А дальше… Дальше все было очень быстро. Я была старшей дочерью в нашей знаменитой родове с левой стороны Катуни. Он — в своей… Как сейчас помню. Речка тогда наша глубока была, не то что сейчас, насосами все выкачали. Вышла я из клуба, времени часов двенадцать доходило. Иду к дому тетки через лес, иду — не боюсь. А чего бояться-то? Весело мне! А там как раз эта речка протекает, и нужно по мостку проходить. Иду я, и вот как с мостика-то этого сходить, смотрю — сидит она, спиной сидит.

— Кто она?

— Ты слушай, не перебивай. Меня как в сердце стукнуло — русалка! В такое-то время, да в полнолуние, они как раз и показываются. Волосы у нее как у лошади, черные, густые. По плечам спущены в две стороны. Она сидит, а волосы на берегу лежат. Я так и подумала: то ли баба, то ли лошадь! Но хвоста-то нет, и ноги, как у человека. Только уж больно здорова. Вот бывают такие бабы здо-о-оровые! Тут она как вскочила, увидела меня, ноги кверху, а головой-то туда, вниз, и поплыла. А я как заору: «А!» И побежала. Бегу и ору. Прибежала к теткиному дому, дверь дергаю. Девчонки, что там были, услыхали, что я кричу, подумали, что за мной парни из соседней деревни гонятся, и заперлись, гадины такие. А я стучусь, стучусь. Пока тетка не проснулась и не открыла мне дверь. А потом все не верили мне. Даже смеялись. И в деревне все не верили, но потом ее еще несколько раз видели…