Алехандро Ходоровский: Альбина и мужчины-псы

- Значит так, подружки, посмотрим на правонарушения: отсутствие лицензии, несоответствие санитарным, техническим и моральным нормам. Вы не ведете бухгалтерии, не соблюдаете противопожарные правила, не платите налогов и скрываетесь от проверок муниципальных властей. Так вот, если вы не договоритесь со мной по-хорошему, клянусь своей распухшей ногой, я пришлю стражников, и они вас арестуют, а затем как следует потрясут!

- И что ты предлагаешь, белобилетник? - спросила Каракатица с трагической миной. Если этот выродок изобличит их как лесбиянок, то они, как и прочие гомосексуалисты, по приказу генерала Ибаньеса будут сброшены с самолета в море, в наручниках и с гирями на ногах.

Бочконогий усмехнулся, став похож при этом на циничного мальчишку, поглядел на груди Альбины и командирским голосом продолжил:

- Я буду заходить за два часа перед открытием, чтобы донья Белозадая показывала мне все свои прелести! Уверен, что с течением времени вы оцените пользу моих посещений, поскольку, кроме разнообразных качеств, я выделяюсь еще и количеством, то есть количеством сантиметров, и в этом смысле ничем не уступаю жеребцу. Причем сеньорита должна выказывать как можно больше пыла: льготы будут действовать, пока она мне не надоест, а после этого - каталажка и соревнования по прыжкам в воду. Закон неприятен, но это закон.

- Сеньор инспектор, у моей подруги, к сожалению, месячные. Сегодня понедельник. Приходите в пятницу, и она примет вас, как вы того заслуживаете...

Бочконогий ухмыльнулся, пригладил усы и бросился на Альбину, запихнув язык глубоко ей в рот. Затем вытер губы о черную рясу Каракатицы, развернулся и удалился, насвистывая военный марш.

В пятницу Каракатица ждала его за полуоткрытой дверью. Посередине комнаты был расстелен матрас. Негромко играл граммофон, водруженный на треугольную платформу. Обнаженная Альбина под музыку вращала лобком, густо покрытым светлыми волосами.

Бочконогий с искаженным от желания лицом начал раздеваться. Когда он приготовился снять брюки, Каракатица поднесла ему стакан горячей мистелы. Тот проглотил ее одним духом.

- Все, хватит! Теперь, донья Уродина, отправляйтесь вон, если не хотите, чтобы я вышиб вас своей большой ногой! А ты, белая попка, ложись сюда, раскрой пошире свою киску, отдайся хозяину!

Сказав это, он расстегнул две пуговицы на ширинке и, не успев притронуться к третьей, повалился на пол спящим. Каракатица, подойдя к нему, кольнула здоровую ногу булавкой. Тот, не пошевелившись, по-прежнему громко храпел. Вдруг Альбина с каким-то непонятным стоном склонилась над ним и укусила за плечо. С куском вырванного мяса в зубах она моргала так, словно пробудилась от долгого сна. Каракатица тут же вычеркнула эту сцену из своей памяти.

- Аптекарь не соврал: пять таблеток снотворного свалят даже слона! Одевайся, Альбина, а я раздену этого типа.

Они положили в кошелек деньги, спрятанные за попугаем, сожгли одежду инспектора, заперли дверь и поехали на велосипеде-тандеме в северном направлении, по узкой прибрежной дороге.

- Альбина, я знаю, есть такое место, где не пахнет гнильем, где происходит необычайное: прекрасный город, похожий на тебя, без всяких Бочконогих, готовых на тебя покуситься! Давай путешествовать, пока не найдем его!

Каракатица работала ногами, сидя на переднем седле. Альбина, устроившись сзади, механически двигала гигантскими ступнями и, не заботясь об управлении, писала в своей тетрадке: «Не знаю, куда я еду, но знаю, с кем. Не знаю, где я, но знаю, что я здесь. Не знаю, кто я, но знаю, что я чувствую. Не знаю, как избежать удара, но знаю, как на него

ответить. Не знаю, как отомстить, но знаю, как спастись бегством. Не знаю, что такое мир, но знаю, что он - мой. Не знаю, чего я желаю, но знаю, что желаемое мной желает меня». Так они вдвоем покинули Икике. Покрытые толстым слоем пыли цвета кофе с молоком показались фабрики рыбной муки, извергавшие густой дым, который вылетал из трубы, чтобы достичь земли и пустить в ней корни. Острый смрад от жуткого мяса, от гниющих внутренностей забивался в поры, заражал кровь, пытался изъязвить душу. Каракатица пересадила Альбину вперед и уткнулась носом в ее могучее плечо. Зловоние было стаей демонов, рожденных внутри ее кишок, а благоухание белой кожи - оправданием мира. Дыша осторожно, они преодолели два десятка километров. За пологим берегом открылся океан, распространявший соленый запах вплоть до подножия гор; те отвечали на щедрую