Ганс Носсак - Избранное

— Что ты все его оправдываешь? Ни к чему это, — сказал я Пиладу.

— Да я не оправдываю. Но все-таки лучше поменьше об этом болтать. Люди все поймут не так. А эта… с этой вообще все было по-другому.

— А на следующее утро? — спросил я.

— Да, мне, стало быть, ведено было его разбудить. Незадолго до того, как солнце поднялось из морских волн, я вошел в палатку. Но тут я вдруг растерялся. Обычно я просто подходил к его ложу, и чаще всего глаза его уже бывали открыты. А тут я все медлил… Ты понимаешь. Но она, как видно, услыхала мои шаги или увидела мою тень на полотнище палатки. Она не спала и сразу вышла мне навстречу. «Уже пора?» — спросила она, и я кивнул. «Хорошо, — сказала она, — я его разбужу».

А потом уже у меня не было времени следить за ними. Дел было по горло: снимать палатки, укладывать, грузить на корабли и все такое. Лишь после отплытия, уже на корабле, я перевел дух…

А я об этом и отца спросил. Не в тот вечер, когда он нам все рассказывал, а на другой день. Матери тогда не было. Мы сидели в оружейной комнате и осматривали доспехи. Я спросил его, видел ли он Агамемнона еще раз до отплытия.

— Конечно, — ответил отец; — Мы же попрощались.

— А Кассандра?

— Кассандра стояла за его спиной как тень.

— А потом?

— Я кивнул ей. Потом Агамемнон пошел по сходням на корабль, а Кассандра за ним, ступая точно след в след. Вот и все. Старые соратники не очень-то чувствительны. Или, во всяком случае, делают вид, что они не таковы.

Но я не мог поверить, что это все, и отец, как видно, это заметил. Спустя некоторое время мы подошли к окну и посмотрели вниз на Итаку, на гавань, на корабли и на голубое море. Совсем близко от нас с резким криком прочертила воздух чайка: решила, что мы собираемся ее покормить.

— Вот сидят теперь, — снова начал отец, — эта умильная, почтенная пара, Менелай и Елена, в Спарте, и с таким же успехом можно было бы не вести вообще никакой войны. Если вдуматься, что-то тут не так. Не спорю — такие люди тоже должны быть. Но подлинным завершением странной этой войны была все-таки та, другая пара.

О том, что ему самому понадобились долгие годы, чтобы вернуться на родину — нищим, без солдат, — что и после этого не улеглась в нем тревога, разбуженная войной, и снова потом погнала его по свету, — об этом отец не сказал.

Пер. с нем. А.Карельский.

Когда мир вокруг нас рухнул, мы увидели, что только одного не смогли предугадать… Что погибнет все, что казалось нам хорошим и чем мы очень дорожили, было ясно с самого начала. Да и какие могли быть основания надеяться на иной исход? Ладно, решили мы, ничего не поделаешь. Создадим все заново.

Но едва гроза миновала, выяснилось, что даже в этом мы заблуждались. Хотя взялись за дело тотчас, пытаясь воссоздать по памяти всех тех, без кого мир казался нам пустым и голым. Мы трудились, не жалея физических и душевных сил. Некоторые не оставляли попыток ни днем ни ночью, несмотря на то что сами падали с ног от усталости и голода. Их лица блестели от пота, хотя было холодно, как в космосе, и ветер свистел в провалах окон мастерской. Но без матери-то никак нельзя, как ни крути. Отца тоже неплохо бы заиметь, а попозже не мешало бы обзавестись и другом. Но сперва все же возлюбленной. Без нее не обойтись. Уж очень славно было когда-то у тебя на душе; слов не хватает, чтобы описать, как она выходила из дому в предвечерний сад, как спускалась по ступенькам террасы, как платье на ходу слегка обрисовывало ее колени; это было как гимн, звучащий в тебе самом. Или же ночью, когда она спала, а ты сидел у ее изголовья и не мог надивиться, что такое чудо вообще существует. И чувствовал, что готов обшарить все тайники вселенной ради того, чтобы отыскать и предоставить ей самого господа бога. Мол, вот он, любуйся!

Однако ничего у нас не получалось. Все исчезало куда-то. Или расползалось под руками, превращаясь в какое-то месиво. То ли материал был не тот, то ли брались за дело не с того конца. Да, было отчего впасть в отчаяние, и кое-кто из нас и впрямь отчаялся. Неужто крушение мира еще не завершилось? Неужто цветы уже никогда не зацветут, как прежде? Некоторые из нас шатались без цели, то и дело останавливаясь как бы невзначай и оглядывая море развалин. Они напускали на себя рассеянный вид, словно гуляют просто так и даже слегка скучают, как бывает, например, в отпуске. Чтобы никто не заметил, как напряженно вслушиваются они в пустоту. Должен же быть какой-то выход? Ведь ответственность в конце концов ложится на нас самих.