Андрей Кивинов - Петербург - нуар. Рассказы

Через год сюда из Летнего дворца начали перевозить коллекции. Одновременно с этим строительство все продолжалось и продолжалось. Пошли слухи, что невская земля не хочет принимать на себя собрание мертвых уродцев, но просвещенные люди на эти слухи внимания не обращали — дескать, коллекции и так уже столько лет в Петербурге, так что и говорить не о чем. И слухи скоро сошли на нет.

Вскоре Илька стал любимцем Марьи Ивановны и душой детсадовской компании, насколько у трехлетних, а потом и четырехлетних детей могла быть компания. Любознательный, вежливый, умный мальчишка, Илька никогда никого не задирал, много знал и всегда был вежлив и спокоен. Он, естественно, с радостью принимал участие в общих веселых и шумных играх, с большим удовольствием носился на прогулках и вообще не отставал от окружающих. Но никогда не вредничал, не скандалил, без повода не плакал, спокойно себя вел в тихий час и ел то, что выдавали в детсадовской столовке. Едва ли не каждый день Марья Ивановна нахваливала его Оле, и Оля была совершенно счастлива.

Только потом заметила, что ее мальчик почти не растет. Он, конечно, не оставался таким же маленьким, каким был в тот день, когда Оля привела его в детский сад. Но рост его резко замедлился — когда ему и всем вокруг уже исполнилось по четыре года, Илька был сильно ниже окружавших его детей. Это уже была серьезная причина для волнения.

Оля только потом поняла, что слишком часто вспоминает тот ночной кошмар, который в одночасье изменил характер ее сына. А почему вспоминает — непонятно.

Незадолго до того, как Петр Алексеевич решил строить в Петербурге специальное здание для разрастающейся коллекции анатомических и других редкостей, он по делам государственной важности гостил во французском портовом городке Кале, расположенном прямо у пролива Па-де-Кале, на английский манер называемого Дуврским. В этом городке царь встретил мужчину, от роста которого пришел в неописуемый восторг. Петр Алексеевич и сам-то был выше двух метров, но встреченный француз оказался еще выше. Петр Алексеевич довольно быстро уломал француза переехать в Россию, в личное услужение к царю — на должность выездного лакея.

Спустя семь лет француз умер. По указу царя Петра Алексеевича с великана сняли кожу, выдубили ее и набили — получилось что-то типа чучела. Рядом расположили гигантский скелет француза. И чучело, и скелет моментально были определены как экспонаты будущего музея.

А звали того француза Николя Буржуа, по-русски — Николаем.

Оля долго ждала — вдруг выправится. Но не выправлялось. Илька, казалось, совсем перестал расти, просто взял и остановился. Было решено пойти к врачу. Через знакомых нашли хорошего эндокринолога — немолодого седого мужчину с красивыми руками. Он осмотрел Ильку, взял всевозможные анализы, потом пропал. Через неделю позвонил — Оле показалось, что у нее от волнения остановилось сердце. Но эндокринолог сказал, что никаких патологий не нашел, если говорить о здоровье — ребенок совершенно здоров, так что объяснить проблему роста он, эндокринолог, с медицинской точки зрения не может. Во всяком случае, с точки зрения собственной специальности. Посоветовал понапрасну не волноваться — возможно, Илька начнет расти снова, у детей так бывает, что не растет, не растет, а потом вдруг как рванет, не угонишься.

Оле от слов врача легче не стало. Весь следующий год она снова и снова водила сына к разным эндокринологам, один лучше другого, но все врачи хором говорили: никаких проблем со здоровьем у мальчика нет, здоров как бык, а что не растет, так это, возможно, индивидуальные особенности развития организма, с кем не бывает. Оля вроде начала успокаиваться, только иногда плакала по ночам — тихонько, чтобы Илька не услышал.

А потом начались эти кошмары.

Более чем через двадцать лет после смерти царя Петра Алексеевича в здании Кунсткамеры случился страшный пожар. Сгорел купол башни, серьезно пострадали коллекции и библиотека. Среди утерянных экспонатов был и череп Николая Буржуа. А спустя некоторое время музейные служители стали рассказывать странное. Говорили, что огромная фигура без головы бродит по ночам по коридорам Кунсткамеры, словно ищет чего-то. «Понятно, чего ищет, — говорили музейные служители и кивали, — понятно, чего ищет».

Призрак Кунсткамеры, а именно так его и назвали, долгие годы бродил по темным коридорам музея, не находя покоя. То на время пропадал, заставляя забыть о собственном существовании, то появлялся вновь. Потом стал выходить за пределы здания. Сначала — недалеко, но со временем уходил все глубже в город, появляясь то здесь, то там. Никакого вреда от него, правда, не было — людям не вредил, только пугал. Ну и жалко его было, конечно, горемычного. Потом все-таки решили что-то сделать, нашли бесхозный череп и приделали к скелету французского великана. И великан успокоился. Во всяком случае, на людях больше не появлялся. Ну или никто об этом с тех пор не рассказывал.