Марианна Гончарова - Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник)

Но одна пара… Оооо! Девочка, наверное, дочка председателя сельсовета и, видимо, страшно хотела, чтобы ее можно было выпустить на сцену не по знакомству, не по блату. Другой причины не могу подобрать. В ней было килограммов восемьдесят, и она разбегалась и, громко топая вся в красных блестках, мчалась по диагонали и на-ПРЫ! — ги-ва-ла на партнера, которому, видно, много посулили. И, затаив дыхание, зал переживал — поймает или не поймает, ну чистый экстрим, а не танец.

Ага, еще один… О, был бы у меня ночной клуууб… Вот они бы у меня там… Вы ящерицу видели когда-нибудь? Как один одесский фотограф говорил, яштерица… Так вот — такие четыре: лица суровые и плотоядные, как у яштериц, а попы двигаются так, как будто хвост еще недоотвалился и надо его сбросить.

Но были и прекрасные работы, восхитительные были танцы, ловкие юноши — рваная пластика с крутой оттяжечкой. И лунная походка, и техничные, уверенные, талантливые мальчишки. Были. Но поскольку в три часа дня у меня начинались занятия в театральной студии, то в два часа уже пришел маленький Мотя-исключение и стал меня разыскивать. И разыскал. Ну и мы с ним пошли в репетиционный зал, и, пока собирались остальные, мы разговаривали про сжатие Вселенной. Вернее, Мотя разговаривал, задавал себе вопросы, отвечал, а я слушала и дивилась.

Наш друг, уважаемый Грыгоровыч, учился в сельхозакадемии на заочном отделении. Учился-учился, лет восемь, наверное. То забудет на сессию поехать, то занят слишком, то решит: «А на шо вона, та наука?» — глядишь — и еще год прошел. Ну, учился, в общем. И понятно, не так чтобы ну очень хорошо. По некоторым предметам — ничего, по некоторым — так себе, по некоторым — кое-как, а по химии — плохо. Его в академии так и запомнили: стоит и в затылке чешет. Все.

И вот диплом, ура, уже ящик водки заготовлен, уже пива, уже догнали, завалили и закоптили кабанчика, уже рыба в озере затаила дыхание — знает, что без нее на этом празднике никак, уже развели огонь в мангале во дворе. А химия-то… Нет оценки по химии. А все потому, что преподаватель — старенький профессор, немец Кляйн. Несовременный. От подарков, денег категорически отказывается, от приглашения в ресторан — тем более, у него убеждения, печень, давление, возраст и жена, большая, строгая и взыскательная Таисия Порфировна Кляйн. Ко всему Кляйн, поскольку немец, страшно принципиальный, чертовски дисциплинированный и чрезвычайно пунктуальный. Химию свою боготворит. Все уже получили свои дипломы, а Грыгоровыч — нет.

— Нэт-нэт-нэт!!! — топал маленькими, тридцать девятого с половиной размера, ножками профессор. — Нэт!

Грыгоровыч мелькал перед глазами каждую неделю с разными подношениями и предложениями.

— Ну что?! — спросили в очередной раз друзья Грыгоровыча, жаждавшие уже обмыть диплом, то есть выпить, закусить и выпить, выпить, выпить…

— Что «что»?… Орет: «Сдафайся!». От немчура…

Нет, ну нормально? Грыгоровыч даже немецкий сдал за третий курс, ну натюрлих сдал, ну! А тут этот, как его называли студенты, Айне-Кляйне, Петр Юрьевич, а на самом деле Петер Юргенович, — уперся и все.

Что делается, а?! Хоть бери да и учи ту химию!

Выхода не было.

Грыгоровыч нарядился и в назначенный день поплелся «сдафаться». Даже учебник подержал. Перед экзаменом. Под подушкой.

— Перитэ пилет! — приказал противный маленький аккуратненький Петер Юргенович, глядя острыми глазками над очками. — Желаетэ стразу? Или путэтэ подготавлифаться? Эсли стразу — плюс одын балл.

— Та шо там, сразу конечно, — как обычно почесал затылок Грыгоровыч, высчитывая, что, если к единице прибавить один, двойки все-таки будет маловато, но хоть что-то.

— Первый вопрос! — скомандовал Айне-Кляйне.

— Э-э-э-э… Эм-м-м-м… Я той, Пэтро Юрич, я ж з комбайна падав, сотрясение, тай всэ з головы повылитало… Вчыв-вчыв. Забув… Памьять!

— Ай-ай-ай-ай! С компайна? Училь. Забиль. Па-а-амят, ай-ай. Ну латно, второй вопрос! — с интересом предложил Кляйн.

— Э… ы… ото… цэ… я ж… От токо щас знав. Пэтро Юрич… — мучительно морщил лоб Грыгоровыч.

— Опьять запыли, малатой челофек?

— Ага, забув, опьять забув, — облегченно согласился Грыгоровыч, — памьять того.

— Ай-ай-ай-ай! Что такое з фами?… Такой молотой, а такая па-а-амят. А трэтий вопрос?

— А трэтий… Так… Я ж його… Я ж… Ничого шо-то не помню. Ничого. Забувся вкрай!

— Что ж это вы фсе запываете?