Марианна Гончарова - Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник)

Для кого-то Пасха — главный религиозный праздник. Для кого-то просто начало весны. А для Василики…

Ну, по порядку.

Есть тут у нас один парень — Василика Урсулика. Прямо песенка, а не имя-фамилия. Он такой миниатюрный, сбитый и похож на актера Евгения Миронова. Но смуглый, черноволосый, молдаванин, не артист, работает водителем на мусороуборочной машине. Большой и оранжевой.

Василика — ласкательное имя, это как у нас Василек. А Урсулика — фамилия Василька, это ласкательное от слова «урсу» — медведь. Значит, если по-русски, то его зовут Василек-Медвежонок. Ни разу не встречала человека, которому так подходили имя и фамилия. А вот еще был знакомый один, консулом где-то в Румынии работал — такой коренастый и крепкий, как белый гриб. И звали его Алчип. Не знаю, что означает это имя, он выглядел именно как Алчип. Ну чистый Алчип, и все.

Так Василика-Медвежонок.

Ему было семнадцать. И он влюбился. А кто не влюблялся в это время, в семнадцать лет. Девочка была тоже маленькая, тоненькая, миниатюрная, тихая, ей было пятнадцать, и у нее было пять старших братьев. Такое сочетание цифр, ну страшное — пятнадцать и пять.

Василику Урсулику сначала эти пятеро просто так гоняли, плохими словами. А потом и отлупили. И не раз. Сказали: уйди, заройся, мусоровозка, чтоб ноги твоей здесь не было, еще раз попадешься — капец медвежонку! А он, значит, приходил с работы, мылся в корыте так тщательно, аж скрипел весь при ходьбе, надевал все чистое, причесывался на пробор мокрым гребешком, душился одеколоном «Саша» и шел ныть под Анин забор.

— А-а-а-а-а-ань, А-а-а-ань… — негромко звал Василика-Медвежонок. И выходил кто-то из Аниных братьев, и Василика давал стрекача, чтоб не получить по башке. И так каждый божий вечер. И солью в него стреляли, и засады делали, но Василика был юркий, крепенький, настырный, а главное, сильно-пресильно влюбленный.

И однажды (ну чисто как в кино про позапрошлый век) Василика выследил Аню рано-рано утром и пошел за ней в церковь. Она ступала такая нежная, трепетная, нарядная, в платочке, коса длинная. Аня. С корзинкой — была Пасха. Пасха была, да. И Василика к ней сквозь толпу тихонько прокрался, постоял, потоптался за ее спиной, а вокруг народ, и священники, и певчие, ночь звездная, от свечей вокруг оранжево, празднично. А он ей ласково на ушко: «Ааань… Это… Э…»

Аня смутилась, разулыбалась. Вооот.

Ну и с того времени, с пасхальной той всенощной, стала тайком бегать к нему на свидания.

А когда Ане исполнилось восемнадцать, Василика Урсулика подогнал к Аниному дому двух коней под седлами — это было всего лишь тринадцать лет тому назад, тоже на Пасху, — и украл Аню. И в монастыре их обвенчали. Ну а братья сначала, когда пропажу обнаружили, ну прямо как горцы какие-то, погнались в своей «копейке» за сестрой, туда-сюда, не нашли, осерчали сильно, передавали через знакомых, что Василику прибьют совсем и в его же мусоровозку выкинут — кровожадные, ну. А потом, когда родился мальчик Ванечка Урсулика, успокоились. А что, сестре ведь хорошо. Они же, братья ее, не совсем же дураки. Так только, чуть-чуть.

Почему я все это пишу. Этой зимой в лютый мороз на окраине города увидела такую картину — около ярко-желтого минивэна мужчина, женщина, два мальчика, а вокруг них огромная стая собак. Сначала я испугалась, что собаки на людей напали. Потом подъехала поближе и поняла, что эти люди привезли собакам еду. И раскладывали ее в одноразовые тарелки. Всем. И котам тоже давали.

Медвежата это были, Урсулики. Всей семьей.

Ну вот, я вспомнила это все, потому что весна и скоро Пасха. Для кого-то это самый важный религиозный праздник, для кого-то просто начало весны, а для Урсулики — Василька-Медвежонка — и семьи его годовщина начала другой, новой и счастливой жизни.

Телефон у меня в Черновцах звонит очень часто. Но семь звонков из десяти — от Севы В. Причем он постоянно кем-то прикидывается. То Фаиной Марковной Мариенгофф: несет какой-то бред про патиссоны и маринад. То фирмой «Заря»: требует оплатить торт с лебедем диаметром метр двадцать сантиметров, то глубоким, бархатным, проникновенным голосом вызывает в прокуратуру…

Поэтому, когда я слышу незнакомый голос, на всякий случай всегда говорю: «Севка, я тебя узнала, ты меня не проведешь!»

Но когда в этот раз у меня зазвонил телефон, Сева не прикидывался, он был непривычно печален.

— Не спи, вставай, кудрявая! — говорит. — Представляешь, — говорит, — а у нас в городе прямо с утра — день!