Федор Московцев - Карибский кризис

— Куда пропал, дружище?!

— Сейчас, я в сортире!

Ничего не слыша из-за шума, Второв прокричал, что ждёт у барной стойки. И я решился: надо подойти сказать, что обстоятельства, плохо, меня тошнит, понос прихватил, и срочно убираться отсюда.

Зал был наполнен мрачным электронным звуком и леденящими кровь завываниями; холодный механистический саунд вкупе с надрывным вокалом подготавливал публику к очередному танцевальному треку. Когда я подобрался сквозь толпу к барной стойке, то увидел очередную проблему. На Второва, облепленного со всех сторон девушками, которым он оплатил-таки коктейли, наседали двое быков. Один из них, вспухшая гора мышц, поблескивающая то ли от геля, то ли от пота, приблизившись к Второву на расстояние хватания, грозно сипел, указывая на одну из девиц:

— Настя… это моя девочка. Пойдем, будем разбираться.

Второв, не понимая, чего от него хотят, безразлично помахал стопкой, и, опрокинув её, дыхнул в лицо собеседнику:

— Если твоя, то забирай, какие проблемы.

Вспухший бодибилдер ещё больше надулся, казалось, ткни иголкой — и вся эта груда мяса сдуется со свистом, как шарик. Я подошёл поближе, чтобы оппоненты поняли, что мой товарищ здесь не один.

— Я знаю, ты со строительного рынка, — продолжил наседать бычара, — а знаешь, кто я такой?!

Тут я его узнал — то был племянник мэра города. Неизвестно, чем он занимался, помимо поездок в спортзал на своем напоминающем лакированный танк Хаммере, но очевидно, что у человека, покупающего себе в условиях всё возрастающего трафика огромный грузовик, есть проблемы с размером немаловажной части мужского организма. Он как бы пытается кого-то напугать, хотя никто и не думает его бояться.

Второв скинул с себя девушек и слез со стула:

— Так, а при чем здесь «кто я» и «кто ты»? Давай поговорим, раз ты хочешь, но как мужик с мужиком!

Они отошли в сторону, чтобы помериться пиписьками, доиграть спектакль, сценарий которого не пришёл бы в голову даже законченному психу. Света и её лучшая подруга Алёна, которая стала подбивать клинья к Второву, не глядя друг на друга, цедили коктейли. Предмет спора — Настя, стояла поодаль, выжидая, кому достанется. Четвертая девица, Вика танцевала в проходе между барной стойкой и еще одной стойкой, за которой уже начинался танцпол. Пятая, Лена, нашла себе спонсора и потихоньку исчезла. (только в клубе я, наконец, уяснил, кого как зовут). Я нервно ждал — конечно, надо уйти отсюда как можно скорее, но нельзя оставлять товарища в такой проблеме.

По итогам переговоров, во время которых родственник главы администрации, играя мускулами, ломился в открытые ворота, он добился того, что у него никто и не отнимал — право поить Настю дорогими коктейлями. Мне было одновременно весело от всего этого цирка, и больно от мыслей о Тане — то есть карнавально. Второв вернулся на своё место, и пока усаживался, успел сказать мне на ухо:

— Займись Викой, чего стоишь?

Сам же занялся опросом:

— Дефки! А вы когда-нить кончали еще не успев снять трусы? Рассказывайте подробности. В достаточно широком и пустом проходе, в котором мог выступать целый кордебалет, Вика другого места не нашла для танцев, кроме как в полуметре от меня. В опасной близости от моего лица мелькал бокал с коктейлем цвета тосола, который Вика держала в руке. Как можно оставаться в форме, поглощая такое количество пойла, содержащего столько сока, сиропа и ещё хрен знает чего, что у тебя отрастет третий подбородок ещё до того, как ты допьёшь один такой? Девкам, очевидно, важен факт того, что они держат в руках огромный бокал с кислотного цвета жидкостью и всякими трубочками-финтифлюшками. Второв рискует увидеть свой член позеленевшим наутро после интимного общения с Аленой и Светой — а всё к триплу и шло: Света настойчиво массировала его промежность, тогда как сам он самозабвенно покусывал Аленину ногу, задранную ему на плечо (Алена оказалась гимнасткой — задрав ногу, стояла практически в позе шпагата).

И тут в моих висках загудело — я заметил приближение столь знакомой женской фигуры. Когда я навёл резкость на эту фигуру, находившуюся в середине зала, когда она блеснула передо мной, в моих мыслях, как молния, пролетело: «Таня!» Я узнал её. Её облик вмещал в себя ту поэзию, которую мои чувства всегда знали и видели отличительные признаки её, но я никогда не мог выразить словами всё, что чувствовал. Колорит этой поэзии был так ярок, каким никогда не являлся прежде; его краски горели и метались в глаза. Они были так нестерпимы, что я на мгновение зажмурился… они были облечены в ту гармонию и дышали той внутренней музыкой, которой исполнены самые прекрасные творения природы. И этот вертеп, в который она вошла, был недостоин её, и все, кто тут находился, не достойны были и ползать у её ног.