Федор Московцев - Карибский кризис

Рыбы на рифе вели себя по-разному. Одни бродили поодиночке, другие плавали стаями. Увлекшись, я отплыл от компании на довольно приличное расстояние. Куда бы я ни обращал взор, всюду кипела сложная многообразная жизнь, рассмотреть что-нибудь более подробно в этом многообразии было очень трудно. Я сконцентрировал внимание на неутомимых рыбах-попугаях, грызших веточки кораллов, при этом на дно падали мельчайшие частицы — так, собственно, и образуется белый песок. Ещё одно незабываемое зрелище: узкая длинная, метра полтора рыбина, похожая на щуку, вся в черно-зеленых полосах, с головой в одну треть тела — барракуда! Она плыла неторопливо и спокойно, не обращая на меня внимания, не собираясь ни нападать, ни бежать.

К сожалению, времени у меня было мало, когда я высунул голову на поверхность, посмотреть, что там наша группа, то оказалось, что все уже поднялись на борт. Я поторопился назад.

Яхта причалила к крошечному каменистому островку, — мертвому рифу. Кораллы, построившие его, умерли тысячи лет назад и превратились в серые камни, в плоскую скалу, выступающую над водой. Острые клыки, похожие на волчьи зубы, торчали над поверхностью. На этом островке водились игуаны — земноводные, похожие на небольших, размером с собаку, динозавров. Мы покормили их с руки булочками, которыми нас снабдил матрос. Игуаны были словно ручные — доверчиво подходили к людям, брали корм. Мы устроили целую фотосессию рядом с этими потомками динозавров.

Когда мы вернулись на яхту, нас накормили на борту зажаренными на противне лобстерами (порция стоила всего $10) и отвезли на пляж. Где мы и провели остаток дня, купаясь, загорая, играя в волейбол, и накачиваясь коктейлями — то в устроенном под навесом баре, то прямо на берегу. В итоге мы пили ром прямо из горла, забравшись в море. Волны лениво ласкали ослепительно белый песок, чем дальше от берега, тем ощутимее стекленела прозрачная голубая вода, мягкое движение зыби сменялось блужданием световых бликов по водной ряби.

В самолёт меня грузили в жидком виде, и подробности обратной дороги мне совершенно не запомнились. Проснулся я на удивление легко, в хорошем самочувствии, несмотря на колоссальное количество выпитого накануне — судя по имевшимся провалам в памяти, выпито было немеренно и еще столько же.

Мариам уже поднялась, она перебирала вещи, в каком-то нервном возбуждении. А выражение её лица не предвещало ничего хорошего. Заметив, что я проснулся, она довольно грубо обозвала меня, и, нависнув надо мной, спросила:

— С кем ты был в Египте?

— В каком еще Египте? — я никак не мог сообразить, к чему она клонит.

Она подошла к комоду и взяла в руки мою барсетку.

— В египетском.

— Но я там не был.

— У тебя отметка Порт-Саида в паспорте, так что хватит мне тут врать! — с этими словами она швырнула в мою сторону мой загранпаспорт.

До меня дошло: вчера она вытащила из моей барсетки паспорт, чтобы пройти паспортный контроль в аэропорту, поскольку я находился в невменяемом состоянии, и заглянув в него, обнаружила отметки о заграничных поездках, о которых не знала.

Начался допрос. Больше всего Мариам интересовало, с кем я ездил. Удивительно, но она увидела свидетельство только одной моей тайной поездки из трёх — на Кипр, причём она не заметила отметок киприотской таможни, а только египетской — с Кипра я плавал на лайнере в Египет, то была суточная экскурсия. И в этой недельной киприотской поездке меня никто не сопровождал — в отличие от двух других.

— Я ездил один, — сказал я совершенно искренне.

Разумеется, она не поверила, и требовала, чтобы я признался, «что за шлюшка меня сопровождала и удовлетворяла мою свинскую похоть».

Мне стало не по себе от остро-проникновенных слов, коими она сыпала, от её жестов, наполненных глубоким драматическим содержанием.

— Вины за собой не ведаю, — упрямо твердил я.

Я уже пришёл в себя и стал защищаться: то возбужденно жестикулировал, подкидывая слова, словно мячи, под самый потолок, то в упоении понижал голос до хриплого шепота.

— Мне нужно было побыть наедине с собой, осмыслить, правильно ли веду бизнес: может, от чего-то избавиться, что-то, наоборот приобрести, реструктурироваться, понимаешь…

Мариам всё наседала, но патетика уступила место сдержанному величию. Умерив свой темперамент, она уже не столько обвиняла и клеймила последними словами, сколько медленно выступала в торжественном покое:

— Ты животное, дикарское и чувственное восприятие мира лишило тебя очень многих душевных возможностей, есть вещи, которые навсегда останутся для тебя недоступными. Тебе недоступен мир возвышенных чувств, по определению, ты неспособен на любовь.