Джеймс Олдридж - Не хочу, чтобы он умирал

Осенним вечером, часов в девять. Скотт позвонил в дверь квартиры над обувной лавчонкой, возле трамвайной линии, где Сэм жил со своими четырьмя незамужними сестрами. Мальчишка-прислужник впустил его в большую, тускло освещенную гостиную, застланную вытертым ковром. Немного погодя к нему вышла сестра Сэма Алиса и невесело с ним поздоровалась. Она была рада его видеть, но к радости у нее всегда примешивалась печаль: счастье не было ее уделом, к тому же она давно поняла, что быть счастливой не так уж просто. Алиса была старшей в семье.

Скотт встал:

— Простите, что я так поздно.

— Почему вы так долго к нам не приходили? — спросила Алиса по-английски.

— Нам было очень некогда…

— Мы всегда так рады вас видеть.

— Я приду к вам еще, — пообещал Скотт, по-прежнему ощущая неловкость. Он никогда не чувствовал себя непринужденно в этой комнате, в этом тихом, сумрачном доме, если здесь не было Сэма или остальных сестер; они так весело щебетали по-французски, по-итальянски и по-еврейски, радостно его встречали и даже кокетничали с ним, чего, конечно, нельзя было принять всерьез, хотя это и льстило Скотту. Он продолжал вежливо беседовать с Алисой о болезнях и семейных делах, пока наконец не отважился спросить:

— А Сэм уже готов?

— Сэм? Сэми в кино, — сообщила ему Алиса. — А разве он должен был куда-нибудь ехать?

— Да, но видно я забыл его предупредить. Вы знаете, в какое кино он пошел?

— Нет, но думаю, что в какой-нибудь из кинотеатров в саду, поблизости. Они еще не закрылись. Сэм любит ходить туда со своими греками. Они никогда не снимают кепок и страшно шумят в передних рядах. Поищите его в передних рядах…

Скотт откланялся.

Приказав шоферу остановиться у ближайшего кино на открытом воздухе, Скотт подошел к контролеру и заорал, стараясь перекричать голоса американцев с экрана:

— Сэм! Сэми Гассун!

Ему пришлось покричать Сэма у входа еще в два кинотеатра, пока он его не нашел. Всякий раз в ответ на его зов раздавались грубоватые шуточки: ему давали советы, как лучше всего поступить с Сэмом. В третьем кинотеатре, в двух первых рядах тростниковых стульев сразу же поднялась какая-то суматоха. Из темноты вынырнул Сэми; он шел по проходу в сопровождении трех своих друзей греков, его бритая голова блеснула в луче проекционного аппарата.

— Вы меня? — крикнул он, еще не зная, кто его зовет.

— Да, — сказал Скотт. — Идем, нам пора.

— Уже? О господи, и правда пора. Одну минуточку, капитан.

Он распрощался с тремя борцами греками и взобрался на заднее сидение «виллиса», приговаривая:

— Как же это я мог забыть? Ну да, конечно, ведь я целый день боролся с приятелями. Вот оно что! И совсем забыл.

— Ты там поскорее, — сказал ему Скотт, когда «виллис» остановился у обувной лавочки.

— Тогда пойдемте со мной наверх.

Чтобы ускорить дело, Скотт поднялся наверх. Сэм окликнул сестру, и Алиса к ним вышла. Она пожурила брата со всегдашней своей невеселой безропотностью:

— Ты только посмотри на себя! Неужели тебе непременно надо одеваться, как эти греческие мастеровые?

Алиса призвала на помощь Скотта:

— Разве он не должен носить форму, когда приезжает в город? Почему вы ему позволяете шляться с этими греками, да еще в такой кепке?

— Что это ты тут ругаешь моих друзей? — спросил Сэм, входя в гостиную в накинутом поверх голубой рубашки кителе; под мышкой у него был сверток с форменными штанами, рубашкой и кепи. — А мы кто? Можно подумать, что мы не халибы [6]. Разве обо мне люди не говорят, что вот я-де еврей из Алеппо и что со мной стыдно показаться на улице? Твои же евреи говорят.

— Это совсем другое дело, — сказала Алиса.

Целуя ее на прощанье, Сэм сунул руку в карман.

— Видишь! — он шлепнул пачкой денег об стол. — Не истратил ни пиастра! — Довольный своей выдержкой, он объяснил ее тем, что ушибся на ковре. — Вот так! — и стукнул себя со страшной силой кулаком по затылку. Скотт пожал Алисе руку и вышел вслед за Сэмом.

Впервые за два с половиной года, которые он провел в пустыне с дорожно-топографическим отрядом Пикеринга, Скотт не испытывал ни приятного возбуждения, ни острой радости, когда, свернув с Хамудского тракта, он направил свои два грузовика в пустыню, занятую немцами, для того чтобы наметить двести миль военной трассы. Каменистые, усеянные галькой, продуваемые ветром просторы его не влекли. Изменчивые розовато-лимонные дали не радовали глаз.

— Еще полчаса, — сказал он Сэму Гассуну, сидевшему за рулем, — и на сегодня хватит.