Грейс Макклин - Самая прекрасная земля на свете

— Не знаю, — сказала я.

Папа выпрямился.

— Джудит, ты ведь не задираешь его первая?

— Нет, — ответила я, и сердце стукнуло один раз, но очень сильно.

— Точно? — спросил папа.

— Точно.

— Тогда хорошо, — сказал папа. Повернулся спиной к огню. — Потому что одно зло порождает другое. — Он встал, закрыл дверцу печки — оставил щелочку для поддува. — А зла тут в последнее время и так хватает.

За ужином мы читали Библию, вместо того чтобы сначала убрать со стола. В тот день мы говорили о том, что Бог бывает ревнив. Только это не в обычном смысле этого слова, сказал папа. Это значит — Бог хочет, чтобы люди служили только Ему, что Он требует Абсолютного Преклонения.

В голове у меня все перепуталось. Я даже не поняла, какой я вопрос задаю, уместный или глупый, но я спросила:

— А зачем Богу Абсолютное Преклонение?

— Потому что Он знает, что для нас лучше, — сказал папа.

Я еще раз подумала, но почему-то все равно не увидела в папиных словах никакого смысла.

— Почему? — спросила я.

Папа не рассердился, что обычно бывает, когда я слишком часто спрашиваю «почему». Собственно, вид у него был такой, будто он думает про что-то другое. Он хмурился. И вроде как задерживал дыхание. А потом брови вдруг встали на место, он моргнул и спросил:

— Что?

Мне тоже пришлось подумать, прежде чем я вспомнила, о чем мы говорили.

— Почему Бог знает лучше? — спросила я.

— Потому что Он знает все, — сказал папа. И потом быстро добавил: — А еще Он нас создал, — как будто я этого не знаю, как будто он этого не знает, как будто он никогда про это не думал. Потом он сказал: — Погоди-ка, — встал и пошел в прихожую.

Когда он вернулся, я спросила:

— Что там?

— Ничего.

Я посмотрела на него, но он больше ничего не сказал и продолжил читать.

Когда я пошла спать, папа сидел у печки в рабочем комбинезоне. Я немножко полежала в кровати, а потом тихонько пошла вниз. Но свет в кухне не горел, горел в промежуточной комнате, и через замочную скважину я увидела, что папа сидит за письменным столом и просматривает счета, которые у него там лежат. Я обрадовалась, что он не смотрит в пустоту, как обычно, и пошла спать.

Но позднее, гораздо позднее, когда я уже засыпала, я услышала, как открылась входная дверь; и я посмотрела в щелочку между шторами и увидела, что он стоит на тротуаре и в кудряшках у него на голове отражается свет. Он простоял там довольно долго, хотя улица была пуста.

Раньше папа был совсем не такой. Я это знаю по четырем фотографиям. Первая — из альбома, который лежит в шкафу в промежуточной комнате. На этой фотографии папа стоит рядом с дорожным знаком, на котором написано «Джон-О’Гротс». [3] Джон-О’Гротс — деревня в Шотландии, считающаяся самым северным поселением Великобритании; традиционное место путешествия для молодоженов. На папе джинсы, ремень с надписью «Ливайс» и футболка. Он улыбается, и лицо его будто сияет. Я никогда не видела у папы такого лица. Эта фотография сделана, когда у папы с мамой был медовый месяц, а снимала мама.

Вторая фотография стоит в серебряной рамке, тут мама и папа лежат в траве. На маме синий комбинезон, у нее длинные волнистые каштановые волосы, в глазах у нее солнце и вокруг тоже солнце, и волосы ее кажутся нимбом. Она так смеется, что видно все зубы. Папа держит фотоаппарат над ними, на вытянутой руке, и корчит смешную рожу.

Третья фотография тоже в альбоме, они попросили кого-то их сфотографировать — они стоят на пристани у какого-то ограждения. Мамин живот натягивает футболку, она обнимает папу за талию, голова ее лежит у него на плече, а папина рука лежит у нее на шее, и оба они улыбаются и выглядят так, будто прямо в этот день загорели, а волосы у них такие, будто их весь день раздувал ветер.

На эти фотографии я смотрю редко, потому что от этого мне плохо. Не только потому, что мамы нет с нами, но еще и потому, что нет ее из-за меня.

Последняя фотография самая тяжелая. Она в другом альбоме и не похожа на остальные. Папа держит меня в белом одеяле. Я завернута, как червячок, видно только лицо, оно красное и сморщенное, потому что я ору. За нами, на кровати, мама. У нее лицо белое, глаза кажутся совсем маленькими, и она вроде как где-то в другом месте, смотрит на нас оттуда. Лицо у папы темное, глаза сверкают. Таким я и знаю своего папу.

Всю эту неделю папа возвращался домой на автобусе, в шесть часов. Странно было находиться дома одной. Я до этого думала, что разницы не будет никакой, потому что я все равно обычно сижу в своей комнате, а он в своей, но разница была. Мэй и Элси предложили приходить и приглядывать за мной, но я попросила папу отказаться, потому что они бы всю дорогу рассказывали мне истории из Библии, и в конце концов он согласился, при условии, что я не стану прикасаться к плите, к спичкам и к чайнику.