Джеймс Олдридж - Последний взгляд

— У тебя такое удивительное тело, Кит, — бегучее, охотничье, плавучее, прыгучее тело. Как у меня. Но вот странно, тело не всегда соответствует человеку. Я сама совсем не такая, как мое тело. А ты?

— Я, наверное, тоже, — сказал я. — Разве что когда оно меня уж очень тешит.

— Например, когда ты красиво так, с большой высоты ныряешь ласточкой, да?

— Как ты догадалась?

— А по твоему виду. Видно, что ты любишь прыгнуть с жуткой, жуткой высоты, а потом замереть в воздухе, а потом — уф! — ласточкой в холодную синюю воду.

И как только она догадалась? Я был молод, здоров, и жизнь вообще клокотала во мне. Но с тех пор, как я уехал от реки, меня наваждением преследовало воспоминание о таком вот прыжке в синюю воду. Так я грустил по детству — больше ничего не осталось в душе от громадных летних дней моей «жизни на Миссисипи».

— Ну, это уж ты под дьявола работаешь, — сказал я. — И как можно догадаться?

— Просто ты на меня похож. Такое тело не скроешь. Оно само за себя говорит. Я, например, летаю, и чего я только не делаю.

— Ну да, например, стреляешь куропаток, — поддел ее я.

— Ага, — сказала она серьезно. — Но я не про то.

— Ты где стрелять научилась?

— А меня один из моих бесчисленных дядьев научил. Верней, учили сразу многие. Они у меня все стреляют. А знаешь, ведь Эрнест не такой уж классный стрелок.

— Да? А я-то думал, он лучше всех.

— Он стреляет очень прилично, но я лучше. Эрнест слишком себя помнит, а для стрелка это не годится. Он всегда думает о том, что он делает и хорошо ли, плохо ли у него выходит. А стрелять хорошо можно, только когда совсем себя забудешь. Наверное, у него и с боксом и с боем быков тоже так. Когда что-то делаешь, нельзя о себе помнить.

Милая, милая Бо. Пусть она стреляет в птиц, пусть их убивает, а я все равно ее любил, и просто не верилось, что вот я лежу, опираясь на локоть, и гляжу в эти ясные, нежные глаза. Опрятность, совершенство, красота, мягкие волосы, ловкие руки и точный, четкий очерк тела. Пусть она сама про себя думает, что хочет, а я наконец решился и попытался завладеть ее уклончивыми пальцами.

Бо выдернула руки.

— Так нельзя, — выпалила она.

Я залился злой краской.

— А как же тогда можно?

Бо поджала губы и не ответила. Она встала.

— Их все нет, — сказала она. — Давай выйдем на шоссе и проголосуем до Фужера.

Но я не собирался так сразу от нее отступаться.

— Помнишь, что было со Скоттом, когда мы его оставили одного в лесу? — сказал я.

— Ну, это совсем другое дело.

— Ничего не другое. Что же, по-твоему, на них совсем положиться нельзя? Они вернутся.

Бо задумалась.

— Ладно, — сказала она. — Но я им уже не очень-то доверяю.

Я стоял у нее за спиной и опять набирался храбрости.

— Пошли, — быстро сказала она. — Я возьму тебя под руку, Кит, только ты ничего не делай. Ну пожалуйста.

Два невинных младенца. Бо взяла меня под руку. Мы шли по сухой листве под густыми, налитыми солнцем березами, и я чувствовал ее дрожащую руку через все пласты — сквозь пиджак, рубашку, сквозь кожу. Бо крепко меня держала, а я благоразумно замер. Пусть уж сама всем управляет.

— Бо, — снова почти простонал я.

— Ш-ш-! — осадила она меня. — Ш-ш-ш!

— Но нельзя же так все время идти и идти. Это бесчеловечно.

— Не делай ничего, Кит. Пожалуйста…

А что, собственно, я мог сделать? Что мог я сделать, не нарушив ее хрупкой, нежной власти и воли, против которой я был бессилен? Странно, власть Бо была куда сильнее секса, но вся им пронизана.

— Ну и что, по-твоему, нам надо делать? — взбунтовался я. — Долго нам еще ходить по лесу? Ты туфли совсем стопчешь.

— Я же говорю «ш-ш-ш»! — И она еще крепче уцепилась за мою руку. — Лучше уж так, чем все испортить.

— Почему испортить?

— Потому что так бывает в лесу у крестьянских парней и девок.

— Я не крестьянин, — разозлился я. — Да и ты на крестьянскую девку непохожа.

— Ну вот увидишь.

— Глупости. Давай остановимся.

— Нет! Пожалуйста! — Она крепко держалась за мою руку и тянула меня за собой. — Не сердись, — сказала она ласково и чуть прижалась ко мне. — Знаешь, за что я тебя люблю, Кит? Почему ты такой милый?

— Нет, не знаю.

— Ты чистый, ты нетронутый, совсем неиспорченный. И пожалуйста — ну, останься таким.

Я воспринял эти ее слова как поощрение, остановился, схватил Бо за плечи и силой повернул к себе. Сделал я это неуклюже, неловко, глупо, и я стоял в неудачной позе. Бо просто взяла и стряхнула мои руки.

— Пойми меня, — сказала она. — Неужели ты не понимаешь, Кит? Если что-то случится, если я тебе позволю что-то со мной сделать — мне тогда просто конец.