Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 1–13

— Я тебя тоже люблю, — она была так же равнодушна.

— Ты всех любишь! — Он опять скатился в идиотские обиды трёхлетнего малыша.

— Далеко не всех! — рассмеялась она. — Только очень некоторых.

— Таких, как тот мужик?

— Таких, как тот мужик, — согласилась с ним его Танька Мальцева.

Она вовсе не хотела его злить. Ни сейчас, ни тогда, когда целовалась с кем-то на балконе. Это просто было её естественным состоянием. Она и правда не понимала, в чём виновата. А ещё она не понимала, в чём он-то, Семён Панин, может её, Татьяну Мальцеву, обвинять. Ни тогда не понимала, ни — тем более! — сейчас. Такой у Мальцевой был дефект, если угодно. Она и правда совершенно искренне не понимала, почему мужчины такие странные. Вот взять, к примеру, цветы. Роза не нервничает, если тебе нравятся ещё и маргаритки. И не уколет тебя специально шипом. Маргариткам плевать, что ты без ума ещё и от хризантем, и они, маргаритки, не будут гневно посыпать тебя пыльцой за твоё хризантемное безумие. Цветы, возможно, и борются за место под солнцем. Но само солнце они любят, не ревнуя его друг к другу. Не до ревностей, быть бы фотосинтезу.

Панин ненавидел себя за дальнейший диалог. За то, что он наговорил. И за то, что он сделал. Ненавидел все годы.

— Ты что, просто спала со мной в Карпатах? Это ничего не значило?

— Я спала с тобой не просто, а с удовольствием. Значило, Сёма. Это очень много для меня значило.

— И что это для тебя значило?!

— Прекрасно проведённое время. А для тебя это значило что-то другое? И что может значить больше прекрасного во всех его проявлениях?

— Дрянь! Какая же ты дрянь!

— Панин, у тебя беременная жена. Я думала, ты хочешь просто развлечься, просто отдохнуть.

— Не лги! Ничего ты такого не думала!.. А как же те слова, что ты мне шептала по ночам, говорила по ночам, орала по ночам?

— Чего только ночами ни нашепчешь, ни наговоришь, ни наорёшь… — саркастически усмехнулась она.

Панин вскочил и дал Таньке пощёчину. И пошёл к выходу. Даже не расплатился. Не до таких мелочей, как счёт, когда такие страсти.

— Варе привет передавай! — крикнула ему вслед Мальцева.

Много позже он узнал, что у неё тогда с собой не было денег. И ей пришлось просить бармена разрешить позвонить. И долго вызванивать того самого мужика. Чтобы он приехал за ней. Потому что у неё нет денег, и кровоподтёк на щеке, и вообще глаза красные и морда опухла. От слёз.

Тот самый мужик к тому моменту был мужем Таньки Мальцевой. Она Панина на свадьбу не звала. Она вышла замуж по любви, и ей Панин на её свадьбе был не нужен. Она вообще никого не звала.

Танька с мужем прожила немало счастливых лет, а потом он разбился ночью на трассе. На очередной «крутой тачке». Мужик очень любил Таньку и всё ей прощал. Медленно, терпеливо дрессировал, воспитывал. Прощал ей то, что у нормальных людей принято называть «ошибками», «изменой» и… И только подлости в Таньке Мальцевой не было. Злость была, задиристость, ехидство, наглость. Слишком огромное любопытство, иными трактуемое как «жажда жизни». Мужик любил Таньку Мальцеву безусловно. Научил не спешить — насколько Таньку вообще можно было научить терпению… Настоящий мужик, не то что Панин, у которого, несмотря на все фигуры-фактуры, кишка оказалась тонка выждать Таньку Мальцеву. Выждать, вытерпеть, выстрадать… Но мужик разбился ночью на трассе, и Танька Мальцева замуж больше не вышла. Потому что второго такого, способного выдержать все её «закидоны», больше, видимо, не было… Был! Семён Панин. Он научился, он повзрослел. Но Мальцева его не захотела.

К тому же, когда они снова встретились — в интернатуре, — Варя Панина была беременна во второй раз. Она получила тихую, милую, скромную, симпатичную терапию, шесть лет отсиживалась в декрете, а затем забеременела в третий раз. Так что у Семёна Ильича Панина было трое детей и прекрасная жена-мать-хозяйка Варвара Степановна.

Когда случилась интернатура — Панин и Мальцева тут же, в первый же день, заперлись в той самой раздевалке интернов с хлипкой дверью, на какой-то очередной коробке «на постоять»…

— Господи, как же я тебя люблю! Боже, как же я люблю тебя! — стонал Панин, тогда ещё далеко не всегда Семён Ильич. Фигуристый, красивый Панин. Мощный, весёлый, с густыми жёсткими волосами… — Я жить без тебя не могу!

Танька молчала. Ей всё это нравилось. Ей нравился Панин, хлипкая дверь в раздевалку интернов и даже эта коробка «на постоять». Для неё это было очередным любопытным приключением. Но тогда ещё был жив муж. И он, муж, был частью Мальцевой. Частью Мальцевой, а не частью жизни Мальцевой. Что такое «часть жизни»? Что-то вроде коробки «на постоять»… Своего мужа Мальцева любила, как любят только часть себя. Никогда и ни к кому так не ревновал Панин Таньку, как к её мужу. Особенно после того, как тот погиб. Он до сих пор — сколько лет уж! — безумно ревновал Таньку к покойному мужу. Ничему Панин так и не научился! Ну не мог он привыкнуть к огромному его портрету на стене Танькиной спальни. К его фотографиям в рамочках на кухне. К нему, каждый раз неожиданно-пристально смотревшему на Панина со стены, когда включался свет в коридоре. Особое бешенство вызывало то, что Танькин покойный муж и он, Семён Панин, похожи… Просто этой твари нравится один и тот же — внешне — тип мужчин, нечего выдумывать! Она вышла за него замуж не потому, что он был похож на тебя. Она к тебе потянулась, потому что ты был похож на образ в её сердце!