Доминик Ногез - Бальзамировщик - Жизнь одного маньяка

Он резко свернул на углу улицы Мартино-де-Шесне, чтобы поехать по улице Поля Берта с односторонним движением, где и затормозил. Прошло несколько минут, но он не возвращался. Я вышел купить газету. На последней полосе была небольшая заметка, подписанная инициалами П. Л. (без сомнения, дражайший Филибер), которая извещала о прибытии в Оксерр группы полицейских из Парижа в помощь комиссару Клюзо, дабы с новыми силами взяться за расследование дел об исчезновениях.

Квентин вернулся с охапкой факсов, которые засунул в отделение для перчаток, после чего резко рванул с места по улице Бушери. Возможно, в этот момент, если поворошить в памяти события, у меня впервые возникло ощущение, что происходит что-то странное. Может быть, что-то необычное мгновенно промелькнуло у меня перед глазами, когда я повернулся к нему. А может быть, и нет. Во всяком случае, ничего, что бы я точно осознал. Ибо мое сознание очень быстро полностью захватил этот неисправимый болтун. Сначала он весело сообщил мне, что только что потерял двадцать тысяч евро: акции Pacific Century Cable на гонконгской бирже за последние двадцать четыре часа упали в цене вполовину.

— Это игра, — философски прокомментировал он, поворачивая на улицу Сан-Пелерен. И тут же внезапно спросил: — Что вы думаете о глобализации?

Я вспомнил мрачные прогнозы моего дядюшки и заявил, что нет никакой глобализации, есть только «диглобализация», то есть разделение мира на две части, все более антагонистичные. Он засмеялся:

— Ну и открытие, мой дорогой Кристоф! Так было во все времена! Именно в этом и заключается прогресс! Вспомните Леви-Стросса: [133] Леви-Стросс, Клод (1908–2009) — философ, социолог, этнограф, основатель структурализма. — Примеч. ред. в отличие от общественных образований, называемых примитивными, навеки застывших в первозданном виде, наше «историческое» общество, для того чтобы развиваться, нуждается в неравенстве точно так же, как паровая машина — в разнице температур.

То ли мне стало неприятно от того, что о дядюшкиных идеях отзываются так пренебрежительно, то ли дело было еще в чем-то, в чем я полностью не отдавал себе отчета, но я внезапно ощутил резкое недовольство, особенно когда увидел, что он свернул на набережную — возможно, для того, чтобы ехать быстрее, но сам по себе это был более долгий путь. Тут я увидел, как его голова слегка склоняется вперед — что могло быть и естественным движением, чтобы поближе рассмотреть что-то на приборной доске, — и вдруг почувствовал резкий выброс адреналина в крови. Действительно ли я сразу понял, что происходит, или же в конце концов пришел к такому ощущению, вспоминая эти события и пересказывая их? Так или иначе, я увидел, как что-то блеснуло возле шеи Квентина Пхам-Вана — что-то металлическое, — и тут же невероятно знакомый голос, хотя более глухой и дрожащий, чем обычно, приказал:

— Доезжай до моста и сворачивай налево.

И тут же металлический удлиненный предмет на одно мгновение — однако показавшееся мне очень долгим — коснулся моей левой щеки, а затем снова передвинулся к затылку Квентина.

— А вы не шевелитесь, не то…

И тогда я наконец разглядел его краем глаза — то ли он действительно был страшно бледен, то ли его голос создал в моем восприятии подобную физическую ассоциацию, но, во всяком случае, это был он, Бальзамировщик, собственной персоной. Все более уверенным сухим тоном он продолжал диктовать маршрут:

— Вот сюда, на улицу Турнель. До вокзала. Потом выезжай на дорогу в Шабли.

Квентин, заговорил достаточно ровным тоном, пытаясь урезонить захватчика. Но тот лишь сильнее надавил ему револьвером на затылок.

— Послушайте, Жан-Марк, — слегка запинаясь, начал я (это был первый и последний раз, когда я назвал его по имени). — Вы мешаете ему следить за дорогой, мы можем…

Да, мы вполне могли оказаться в кювете, потому что Квентин по-прежнему ехал на большой скорости. Не ослабляя нажима револьвера, из-за чего молодой человек чуть ли не утыкался лицом в руль, Бальзамировщик повернулся ко мне и сказал:

— Это относится к обоим: больше ни слова. Вы слышите? НИ ЕДИНОГО СЛОВА!

Мы были одни на ярко освещенной солнцем извилистой дороге. Дальше она начинала петлять. Наконец мсье Леонар, очевидно, прислушался к здравому смыслу.

— Тормози, — приказал он Квентину.

Тот припарковался у обочины. Тогда мсье Леонар дал мне выйти, вышел сам, по-прежнему держа нас под прицелом, потом занял мое место и велел мне лечь на заднее сиденье лицом вниз. Перед тем как подчиниться, я успел заметить, что дуло револьвера теперь приставлено к виску водителя.